Дамы и джентельмены! Большое спасибо за отзывы, но если вы полагаете, что аффтар все знает, вынуждена вас разочаровать: аффтар с волнением следит за героями и рассказывает только то, что видит. Поэтому у меня тоже пока вопросов больше чем ответов. Будем ждать, пока в ком-нибудь из героев проснется совесть, и он нам все объяснит!
Завидев меня в дверях зала, Марина Юрьевна (36 лет, не замужем, «библиотекарское дело», с начала 21 века безответно влюблена в зам. аав….Забыла, как там его…в лысого Ивана Григорьевича из лаборатории на четвертом этаже ) - спешно отвернулась к монитору и решительным жестом сдвинула очки с кончика носа на переносицу. Я осторожно приблизилась – как охотник, старающийся не спугнуть дичь ( исключительно книжный оборот – об охотниках я не знаю ничего, так как органически не приемлю эту жестокую забаву)
Дичь, в смысле, бабочка…в смысле, Марина подозрительно следила за моими передвижениями, кося глазом из-под очков.Я приблизилась к стойке и, вздохнув, оперлась на нее руками.
- Зал через двадцать минут закрывается! – сердито сказала Марина.
Я молчала.
- Нет, это неизвестно что такое… - возмущенно продолжила она, все повышая и повышая тон. – Всю неделю никого нет, как суббота – они являются работать в архиве, причем нет бы с утра, как нормальные люди, а ждут до двух часов, а потом являются! А работник библиотеки, кстати, тоже человек; у библиотекарей, между прочем, тоже своя личная жизнь может быть… - тут она сделала паузу, обвиняюще глядя мне в глаза.
Я честно выдержала взгляд. Весь институт прекрасно знает, что никакой личной жизни у Маринки по субботам быть не может – лысый Иван Григорьевич в этот день посещает баню в исключительно мужской компании.
- …И вообще, есть же, в конце концов, правила, - добавила она, сбавляя тон. – И утвержденный внутренний распорядок…
Теперь главное было - не упустить момент. Набрав побольше воздуха в грудь, я воскликнула с надрывом в голосе:
- Марина Юрьевна! Умоляю!! Во имя науки!!
И, сделав шаг назад, я изобразила на лице готовность броситься на колени прямо на потертую ковровую дорожку, устилавшую библиотечный паркет.
-Ладно, ладно, что там у вас? – испуганно косясь на меня, женщина отодвинула от себя клавиатуру и встала.
- У меня…Точнее, у вас…Мне нужны статьи Анатолия Левицкого, отчества не помню, работал в нашем институте с…- я прикинула в уме и примерно назвала годы. Теперь Марина без единого слова принесла мне ящик с каталожными картонными квадратиками, а сама уселась за компьютер и принялась просматривать электронный каталог.
Вообще, она была редким по преданности делу профессионалом, мастером своего библиотечного дела. Человеком, для которого смыслом жизни было служение божеству по имени Наука, и никакие земные радости не могли дать ей большего наслаждения, чем помочь вот такому страждущему, который является в библиотеку за пять минут до закрытия, с горящими глазами и безумным блеском в этих горящих глазах - словом, смотришь и понимаешь: человеку два шага до озарения. И не хватает какой-нибудь мелочи, трех строчек из статьи профессора Колобкова-Лисичкина, вышедшей в Заполярье в тысяча восемьсот пятом году…
И Марина, благодаря чутью ли, интуиции, или же гениальной своей памяти, находила эту статью, не в печатном, так в электронном виде. Иногда мне даже представлялось, как она, превратившись в анимашку, скользит в электронной своей ипостаси по волнам Интернета, из линии в линию, от сервера к серверу, четко зная, где и что там лежит.
Ходили слухи, что пару раз заработавшийся персонал умудрялся просидеть в библиотеке до утра, а Марина тихо дремала за своим столом, не тревожа великие умы. Врать не буду, сама такого не видела, но мне она всегда помогала . Главным было, как и сегодня, пережить в самом начале бурю негодования по поводу безалаберности работников, которые не могут творить в соответствии с внутренним распорядком.
Засиживаться до утра мне, к счастью, не пришлось. Уже через пару часов я возникла у ее стола, щурясь воспаленными от напряжения глазами. Она подняла голову:
- Ну что, нашли, что искали?
Я покачала головой.
- Кое что, но не то, на что рассчитывала. Послушайте, такого просто не могло быть! Он работал у нас столько лет – и всего десять статей, пять тезисов? В те времена, вероятно, тоже существовал какой-то план, норма по статьям в год…
Марина пощелкала по клавишам.
-Да, у нас не все работы Левицкого. Его статьи были изъяты, и…
Секунду… Хранятся в закрытом архиве КГБ.
Я не смогла сдержать разочарованного вздоха и закрыла лицо руками.
- То-есть хранились ранее. КГБ уже нет…
- Да, точно, а где архив?
- Больше я ничем не могу помочь вам. – Марина повернулась ко мне, и устало оперлась на крышку стола. – У меня только информация о том, что их забрали из библиотеки, и куда их поместили. Больше… - она развела руками.
- Хорошо. Спасибо вам. Я только…
- Что?
- Я хотела попросить…Мне нужно сделать копию некоторых страниц. Там расчеты…я боюсь ошибиться, не запомнить.
- Копирование материалов запрещено правилами внутреннего распорядка, - обреченно сказала Марина, выкладывая на стол пачку листов для ксерокса. Потом она поднялась со стула, установила на стойку табличку с надписью «Отдел не работает» и вышла, бормоча под нос:
- Невозможно работать без помощника по субботам…В туалет не выйдешь…
Проводив ее благодарным взглядом, я принялась за работу, и через четверть часа уже вышла на улицу, бережно пряча от снегопада свернутые в трубку печатные листы. В них не было четкой подсказки, которая помогла бы понять тайну формулы Левицкого. Но они, несомненно, имели отношение к тому, чем занимался Анатолий в последний год жизни.
А если так, то я рано или поздно пойму, в чем дело. Беда в том, что нельзя поздно, потому что сердце подсказывало, что с Колькой творится что-то неладное, и поэтому время было подобно старинной китайской пытке – кап, кап, а ты еще ничего не сделала; а когда вода источит веревку, то обрушится остро заточенный меч…
Сердито помотав головой, чтобы отогнать мрачные мысли, я заторопилась домой.
Х Х Х
Согревшись в зыбком тепле метро, я поежилась, когда у выхода меня хлестнул по лицу колкий ветер. На улице было холодно, неуютно; поземка гоняла между киосков пустые полиэтиленовые пакеты, надувая их пузырями. Люди ежились, спешили в спасительное тепло.
Подходя к дому, я бросила взгляд на окна Колькиной квартиры – он жил напротив. В его комнате света не было, но на кухне привычно горела лампа под старым красным абажуром. Вдруг на освещенном прямоугольнике окна появилась тень женской фигуры и наклонилась вперед, к стеклу. Я сжалась, представив, как тетя Ирина безнадежно вглядывается – наверняка не в первый раз за вечер – в темноту двора, вопреки всему надеясь, что вот-вот в освещенном пространстве под фонарем у подъезда появится ее Коля…
В душе стало пусто и холодно. Зорянский был моим другом. Единственным другом, верным, проверенным и надежным. И он значил для меня очень многое! Столько, что не смогла бы значить карьера, и даже, наверное, любовь! Он оставался на моей стороне, когда весь мир был против меня! Поддерживал, утешал. Он даже дрался из-за меня, когда меня дразнили мальчишки из нашей школы. Он…да что там говорить, тот, у кого когда-нибудь был настоящий друг, меня поймет, а у кого не было, тому и рассказывать бесполезно.
Я достала мобильный и снова набрала Колькин номер. «Абонент временно недоступен» - сообщил равнодушный голос. Подойдя к детской скамейке около качелей, я смахнула с нее снег и села. Беспокойство за Кольку охватило меня с новой силой. В отличие от его мамы, я знала, что он совсем не так беспомощен, как можно было подумать, но все равно его поведение было более чем странным. У нас не было секретов друг от друга – почему сейчас он от меня прячется? Предложили секретную работу? Он нашел бы способ сообщить. Увлекся, работает над какой-то проблемой, отрешился от всего, чтобы ему не мешали… Я поморщилась – бред какой-то. Пытаясь отделаться от смутного предчувствия беды, я встала и направилась к родительскому подъезду.
Отомкнув дверь квартиры, я услышала, как в кухне шипят котлеты и льется вода, а мама что-то негромко напевает, увлеченная домашними делами.
- Валера, ты? – донесся в прихожую ее голос.
- Нет, мам, это твоя любимая дочь пришла! – Отозвалась я, расстегивая замерзшими пальцами дубленку и сапоги. Не включая свет, я наощупь пристроила на полочку шапку и шарф и повернулась к кухонной двери, но в это время содержимое полки шумно рухнуло на пол, на ковер упала какая-то папка, из нее высыпались листы, смешались с моими ксерокопиями. Чертыхнувшись, я щелкнула выключателем, наклонилась, чтобы собрать все с пола, и замерла, когда мой взгляд скользнул по рукописным строчкам на пожелтевшей от времени бумаге.
Подняв с пола папку, я на негнущихся ногах прошла в кухню.
- Мама! Откуда это?
- Привет, солнышко! Это? Да…долго рассказывать. У папы был друг, Толик Левицкий. Вряд ли ты его помнишь, он погиб, когда ты была маленькой. Недавно отец заинтересовался той работой, которую Толик вел перед смертью. Обратился в архив бывшего КГБ, получил там эту папку. Это черновики Толика, которые оказались в его столе, несколько статей. Он подготовил их к печати, а опубликовать не успел. Ужинать будешь?
Но я уже не слышала ее, лихорадочно пролистывая содержимое папки. В мозгу замелькали цифры, примерно как в начале «Матрицы», и мелькали все медленнее, пока вся информация не сошлась воедино и перед глазами не высветилась единственно верная, поразительная в своей простоте и великолепии, формула Левицкого.
- Мама, - тихо сказала я, стараясь не спугнуть видение. – Я ужинать не буду. Я сейчас пойду. Вот эти листы только возьму, скажи папе. Мне, кажется, поработать надо…
Не помню, как я оказалась на улице. Дубленка была распахнута, за шиворот сыпался снег. В руках – ни шапки. Ни шарфа, только листы бумаги. Тихо дернулся в кармане телефон, поставленный на виброзвонок, сообщая, что пришла смс-ка. Я достала его – сообщение было от Коли. «Прости, я не смог прийти. Созвонимся завтра.». Я нажала «перезвонить»
Его номер опять не отвечал, и я со злостью принялась набирать ответное сообщение. «Колька, если ты не придешь сегодня, клянусь, я звоню в милицию и сообщаю о том, что ты исчез!!!» Отправив его, я побрела к своему подъезду, прижимая к груди листы. Значит, отец все-таки решил выяснить, что случилось с его другом? Что ж, правильно. Лучше поздно, чем никогда.
Дома я включила чайник и разложила на кухонном столе листы с ксерокопиями и те черновые варианты, написанные рукой Толика, которые сводили все воедино. В кармане снова завибрировал телефон: снова сообщение от Коли: «Буду через пару часов. Зайду буквально на минуту. Честное слово, ты беспокоишься из-за ерунды.». Я усмехнулась – то-то же, испугался милиции! – и погрузилась в вычисления. Заодно и Кольку обрадую, он наверняка тоже пытался разгадать эту формулу…
Когда я очнулась, чайник успел закипеть, отключиться и остыть. Я дико озиралась по сторонам, пытаясь осмыслить свою догадку. Это невозможно, вопил рассудок, цепляясь за привычное мировоззрение, чтобы не рассыпаться на мелкие кусочки. Но стройные ряды цифр в мозгу говорили об обратном - все точно, ошибки быть не может. Все именно иначе, а не так, как принято думать. А интуиция подсказывала, что математическая модель вполне подтвердится при проверке физическими опытами и формулами. А это значит, что…Коля!!! Это значит, что Колька в беде, и, скорее всего, что в беде еще один человек, который совершенно, ну совершенно ни о чем не подозревал, и ...
Я вскочила со стула и метнулась в комнату.Часы показывали половину одиннадцатого.
Через открытую в прихожую дверь стало слышно, как гудит, приближаясь, лифт. Кабина остановилась этажом ниже. Я подбежала к входной двери, вслушиваясь в приближающиеся шаги. В глазок бесполезно было смотреть: соседи-алкаши каждый раз выкручивали и пропивали лампочку на площадке (Господи, сколько же должна стоит паленая водка, чтобы суметь пропить лампочку?). Но по звукам было понятно, что на площадке кто-то есть.
Вдруг послышался лязг дверцы металлического шкафа, и в моей квартире погас свет. Я замерла от невероятности происходящего, только сердце безудержно колотилось, не давая дышать. Наконец в деверь постучали – по металлическому кругляшку замка, нашим с Колей условным стуком. Задержав дыхание, я повернула защелку замка, открыв дверь, и, не выдержав напряжения, шагнула назад, в комнату. Остановилась в дверях, спиной к вошедшему, наполовину повернув голову, но не в силах ни встретить его лицом к лицу, ни уйти.
Дверь захлопнулась.
- Привет, - сказал он хриплым шепотом, потом откашлялся и пояснил – Я простыл…
Я молчала, и, кажется, не дышала.
- Я на минуту. Только чтоб ты, Пушкина, не беспокоилась. Придумала еще – в милицию звонить. Я просто захотел пожить отдельно…
Шепот за спиной стих.
- Ладно, я пойду. А то еще нахватаешь микробов…
Он повернулся к двери.
- Я знаю, кто ты, - резко сказала я.
Гость поперхнулся кашлем.
- Конечно знаешь, Пушкина. Мы с тобой как-никак с первого класса дружим, - он ненатурально рассмеялся.
- Я знаю, кто ты, - повторила я, наконец сбросив оцепенение и поворачиваясь к нему. Глаза, немного привыкшие к темноте, различили у двери неясную темную фигуру. – По настоящему…знаю…
Голос мой сорвался. Человек у двери шумно выдохнул – то ли как от боли, то ли с облегчением, и опустился на маленький пуфик, что стоял под вешалкой. Я медленно подошла к нему и присела на корточки - так, что его невидимое в темноте лицо оказалось на уровне моего. Меня коснулся незнакомый теплый запах мужской парфюмерии, что-то туманящее, беспокойное, с горьковатыми травяными нотками. Он сидел неподвижно. Нащупав на журнальном столике зажигалку, я щелкнула кнопкой, и над моей сжатой ладонью заплясал крошечный огонек.
Это был он: уставшие глаза, покрытый темной тенью подбородок, растрепавшиеся волосы. Черный шарф, непонятно зачем наброшенный на шею, но распахнутый спереди и оставляющий открытым расстегнутый ворот белой рубашки. И знакомое черное пальто…
Я закрыла глаза, безуспешно надеясь упасть в обморок: передо мной сидел Андрей Жданов, президент компании «Зималетто - модная одежда».
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Вот так ни фигасе! Жданчик - бывший Колька 
, а Колька - это Толька, ой??? 
