|
XVIII
Впервые праздничный ужин был приготовлен не Мишей; впервые за столом не было гостей - друзей семьи, друзей Алёны. Катя с Колей решили, что ему лучше не приезжать сегодня; и он, и Юлиана поздравили девочку по телефону. Родители Михаила уже давно перестали ездить в Москву - из-за возраста тяжело переносили перелёты. Саму Алёну лишь изредка возили к ним в Новосибирск - несколько раз в детстве, а став постарше, она сама не изъявляла желания поехать и Миша не настаивал. Он давно смирился с тем, что по-настоящему родными для дочери стали только родители Кати, тем более, что и сам он, будучи многие годы вынужденным жить с отцом и матерью в разлуке, давно отдалился от них и потерял былую близость с ними.
Семья, уже не бывшая семьёй, сидела за столом, и как непривычно, как грустно было сознавать Кате и Мише, что не будет больше прежних семейных праздников, таких, каким был хотя бы прошлогодний день рождения Алёны. Привыкнув много лет играть чужие роли, непросто было в одночасье стать самими собой, в полной мере насладиться отсутствием фальши, свежим воздухом свободы и раскрепощения.
Алёна сидела серьёзная, притихшая, с готовностью, хоть и односложно, отвечала на вопросы родителей и даже не стала привычно возражать и противиться, когда Миша поднял в разговоре тему её планов относительно будущего и Катя неожиданно поддержала его. Катя чувствовала, что в эти, такие тяжёлые для дочери дни ей нельзя было зацикливаться на происшедшем, что необходимо было отвлечь её какими-то простыми житейскими мыслями, чтобы она почувствовала, что жизнь продолжается, заронить в неё искру оптимизма и светлой надежды на будущее. Тем более, что сама Катя всё с большей тревогой в последнее время думала об этом.
Нет, ей было, в общем-то, все равно, пойдёт ли Алёна после гимназии учиться или работать. Средств на то, чтобы дочь подождала и определилась с выбором, в семье хватало. Амбиций и желания видеть Алёну строящей карьеру у неё не было. Но её тревожило то, что Алёна не хотела делать выбор, не хотела ставить перед собой цель и добиваться её. Будучи с подросткового возраста уверенной в своих собственных желаниях, а потому избавленной в более позднее время от необходимости делать выбор, Катя по мере взросления дочери начала тревожиться за её судьбу, видя, как непохожа Алёна на неё в этом возрасте. Дочка училась ровно по всем предметам, не выделяя из них какого-то одного или даже нескольких, и пресловутые теории об определении гуманитарных или математических наклонностей в её случае терпели полный крах. Ко всему, что имело отношение к профессиональному приготовлению пищи и ресторанному бизнесу вообще, у неё, казалось, с детства было отвращение; с непонятным упорством она отказывалась бывать в ресторанах родителей или вникать в тонкости их работы. Они не делали из этого трагедию, приняли как данность и не заставляли её. Они были бы рады поддержать любое её решение, но она, казалось, испытывала полное равнодушие к необходимости принимать его, и вот это-то и пугало их. Но им ничего не оставалось делать, кроме как смириться с этим и не торопить её.
И на этот раз, когда Алёна, вяло дежурными фразами пообещав подумать, встала из-за стола и ушла в свою комнату, они не стали упорствовать и отпустили её.
- Вообще-то я хотел предложить ей поехать со мной на время, - сказал Миша. - Но я вижу, что сейчас не время говорить об этом.
- Я рада, что ты понимаешь, - с благодарностью откликнулась Катя. - Но… поехать с тобой? Почему ты подумал об этом?
- Всё-таки это её родной город. Может быть, ей понравилось бы жить там. Возможностей для учёбы или работы там не меньше, чем в Москве.
- Это правда, - мягко сказала Катя, услышав в его голосе нотки былой обиды и не желая начинать застарелый бессмысленный спор. - Но ты же понимаешь, что сейчас это невозможно.
И что-то было в её голосе и взгляде такое, из-за чего Миша не захотел настаивать на своём предложении и развивать свою мысль.
Когда Катя осталась одна, убирала со стола и наводила в гостиной порядок, ею снова овладели мысли о мужественном мальчике, сражающемся сейчас в одиночку со своей болезнью, об Андрее, который, будучи не в силах помочь ему, уповает на врачей и на бога, о Кире… Каково ей сейчас? Понимает ли она теперь в полной мере, как виновата перед сыном? И, думая о том, какие страдания это сознание может причинить Кире, она не знала, чего ей хочется больше: чтобы Кира осознала наконец разрушительную силу своей ненависти или и дальше продолжала винить во всех бедах её, Катю. Во время их телефонных разговоров в эти дни Андрей почти не упоминал о Кире, а Катя, понимая его состояние, не спрашивала его о жене. И всё же, видя, какие муки сейчас испытывает её дочь, она решила в ближайшее время поговорить с Андреем, чтобы вместе решить, когда Алёне можно будет увидеть Олега.
Катя видела, что дочь винит себя в случившемся, и каждый раз, отвечая на её вопрос о звонке Андрея, осторожными завуалированными фразами старалась подчеркнуть его доброжелательное отношение к ней. Но она понимала, что успокоить её сейчас не удастся, что должно пройти время, что полностью избавиться от чувства вины Алёна сможет, только поговорив с Олегом, только убедившись в его по-прежнему сильном и честном чувстве к ней. Но Катя понимала также, что сейчас опасно было говорить с дочерью об этом и тем более опасно для неё было бы увидеть Олега в его теперешнем состоянии.
Поэтому Алёна не должна была пока знать о том, что первым произнесённым словом Олега было её имя; что вскоре после того, как он произнёс его, его глаза наполнились слезами и медсестре стоило немалых усилий успокоить его; что утром, узнав, какое сегодня число, он попросил Андрея позвонить Алёне и поздравить её с днем рождения. Андрей даже хотел привезти цветы, но, подумав, они отказались от этого. Это ещё больше расстроило бы Алёну, а ведь она даже не может рядом с Олегом, не может увидеть его.
И Катя может помочь ей только своим участием и ещё… ещё тем малым, что она может сделать для неё - заверить её, что готова поддержать её во всём, что бы она ни решила делать дальше.
И она, достав из сумки ключи и положив их в карман брюк, тихонько постучала в комнату дочери.
***
- Да, мама, заходи, - услышала она и вошла в комнату. Свет не был включён, и отсвет от зажёгшихся на улице фонарей рисовал на стенах причудливые картины. Катя протянула руку к выключателю, комната наполнилась ровным светом, и Катя увидела, что дочка сидит, поджав ноги, в кресле, повёрнутом к окну.
Она подошла к ней и, вглядываясь в бледное, осунувшееся лицо, ласково спросила:
- Ничего, что я включила свет?
Алёна покачала головой, продолжая смотреть в окно.
- Давай немножко поговорим. Ты не против?
Алёна медленно повернула к ней голову и слабо улыбнулась.
- Нет. Ты прости меня, мама…
Катя осторожно погладила её по щеке и с радостью увидела, что дочь не отстранилась, не отвергла этой ласки. Она так давно не прикасалась к ней… Её захотелось обнять её, прижать к себе, пожалеть, как в детстве. Но она сдержала себя и, обернувшись, села на стул-вертушку у стола с компьютером.
- Алёнка, за что? - мягко спросила она.
- Я была такой грубой, такой мерзкой с тобой, - тихо сказала Алёна, отводя глаза, и губы её дрогнули.
- Ты совсем не была грубой и тем более мерзкой… Перестань винить себя. После того, что ты узнала, у тебя и не могло быть другой реакции. Ты всё правильно сказала… на тот момент правильно. Я знаю, я виновата перед тобой, и я попыталась всё исправить… но у меня ничего не получилось. Я поняла, что не смогу…
- Ты с Андреем Павловичем? - вдруг перебила её Алёна, и Катя увидела, как оживились, как зажглись её глаза. Видимо, она давно хотела задать ей этот вопрос, ещё когда узнала, что они созваниваются. В нерешительности Катя помолчала немного, но всё же сказала:
- Да… Но ещё рано говорить об этом… Это сейчас не главное…
- Мама, ты не то говоришь, не то! - вдруг быстро заговорила Алёна. - Это важно, это очень важно! Я думала… я долго думала и теперь понимаю: то, что вы не были вместе, было неправильно, это было… - Она замолчала на секунду, как бы подбирая нужные слова. -…противоестественно… глупо, бессмысленно!
- Глупо? Бессмысленно? - улыбаясь, переспросила Катя и покачала головой. - Ты не права.
- Не права? - растерянно спросила Алёна.
- Нет. - Катя помедлила немного. - Ведь это так просто, Алёнка… Ведь тогда у меня не было бы - тебя.
Широко раскрытыми глазами дочка смотрела на неё.
- А ты - самое дорогое, что есть у меня в жизни. Только благодаря тебе я жила на свете.
- Это я… я благодаря тебе… - прошептала Алёна, и слёзы тихо потекли по её лицу.
Катя наклонилась вперёд и, протянув руку, бережно, одну за другой, вытерла её щеки.
- Не плачь, родная. Если ты будешь плакать, я тоже расплачусь. А нам… нам сейчас нельзя плакать. Тебе нужно быть сильной, потому что в беде всегда так - кому-нибудь нужно быть сильным, чтобы помочь тому, кто нуждается в помощи.
Алёна замерла и еле слышно спросила:
- Ты что-нибудь узнала? О нём?
- Нет-нет, Андрей Павлович пока не звонил. Но это ведь и хорошо с одной стороны, правда? Значит, всё в порядке и ничего не случилось… Всё будет хорошо, вот увидишь.
Алёна кивнула и снова отвернулась к окну. Катя видела, что это были для неё лишь слова, которыми невозможно было умерить страдание, поселившееся в ней и ставшее уже её частью.
- Алёна… - осторожно сказала Катя. - Я знаю, Олег любит тебя. Верь мне. Он нуждается в тебе…
- Даже если так, что толку? - вдруг воскликнула Алёна, снова повернув к ней лицо, и взгляд её был полон боли. - Я всё равно не могу увидеть его! Его мать ненавидит меня, она на шаг меня к нему не подпустит! А я так хотела… хотела… Если бы у меня была хоть минутка, я бы ему сказала, я бы объяснила ему… - И она замолчала, сжимая руки в бессильном отчаянии.
- Он и так всё знает, уверяю тебя, - стараясь говорить твёрдо, сказала Катя. - Тебе нужно потерпеть. Немного. Я обещаю, я всё сделаю, чтобы ты смогла увидеться с ним. А пока… пока вот, - и она достала из кармана связку ключей и протянула дочери.
Алёна испуганно смотрела на ключи, лежавшие на ладони матери.
- Что это, мама?
- Это ключи от той квартиры, которую снял Олег, уйдя из дома. Он провёл там тот день… без тебя.
- Ты была в больнице? Это он… он дал их тебе? - прошептала Алёна, и в голосе её было столько надежды… тихой, ничего не требующей надежды, что сердце Кати сжалось от жалости, и она в который раз поразилась силе чувства, на которую оказалась способна её дочь. Но она снова сдержала подступившие к горлу слёзы и сказала:
- Нет… Он не мог… Он тогда не мог бы этого сделать. Андрей Павлович передал их мне… для тебя.
Она увидела, как поникли плечи дочери, как снова осунулось её лицо…
- Положи их на стол, мамочка, - тихо сказала Алёна. - Пожалуйста…
Катя медленно положила ключи.
- Ты не хочешь… не хочешь поехать туда, когда он поправится?
Алёна с опаской и удивлением посмотрела на неё.
- Ты не против этого? Ты согласишься, если я захочу уехать?
Катя попыталась улыбнуться.
- Да. Я поддержу тебя во всём, что бы ты ни решила.
Алёна тяжело вздохнула.
- Я люблю тебя, мама… Спасибо тебе… Но я не знаю, хочет ли он, чтобы я ехала… Я поступила с ним… жестоко, отвратительно… Но я хотела всё исправить… и не успела. Не успела! Мама, я не успела! - Она вдруг закрыла лицо руками и навзрыд, отчаянно заплакала. - А теперь он мучается… Ему было бы легче, если бы он знал, что я… я…
Катя встала, подняла её с кресла и обняла. Алёна порывисто обхватила её руками и положила голову к ней на плечо. Катя гладила её по волосам, успокаивая.
- Алёна, Олег любит, любит тебя. Он не винит тебя. Он уже спрашивал о тебе. Это правда…
Она почувствовала, как застыло, напряглось тело дочери. Алёна медленно подняла голову и заплаканными глазами недоверчиво посмотрела на неё.
- Скажи мне… Скажи мне, мама… Ты говоришь это, как и всё другое, чтобы успокоить меня?
Катя покачала головой.
- Нет. Это правда. Он даже вспомнил про день рождения. Мы не хотели говорить тебе, чтобы не расстраивать. Но я вижу, что будет лучше, если ты узнаешь.
Алёна вдруг снова порывисто обняла её и стала целовать её лицо, быстро приговаривая:
- Я понимаю, мамочка… Я не виню тебя… Спасибо, спасибо тебе за всё!..
И Катя снова гладила её по голове и снова успокаивала…
- Расскажи мне… Ты мне всё, всё должна рассказать! Я больше не буду мучить тебя. Я буду делать всё, как ты скажешь. Я буду терпеть. Мне же только надо… надо знать, что он простил меня, что у него всё хорошо! Ведь я обидела его, так обидела, понимаешь?
- Тихо, тихо, детка… Я понимаю, я всё понимаю… Да я и не знаю ничего - только то, что тебе сказала. Когда он пришёл в себя, он сразу спросил о тебе, а сегодня утром попросил Андрея Павловича поздравить тебя с днём рождения. Вот и всё, что я знаю.
- Андрея Павловича?.. - облизывая пересохшие губы, спрашивала Алёна. Катя видела, что какое-то лихорадочное, болезненное возбуждение владело ею, но она была готова к этому и решила сделать всё возможное, чтобы смягчить её реакцию на такой сильный стресс. - Да-да, Андрей Павлович! Ты должна… ты должна позвать его к нам! Он должен приехать и всё рассказать мне! Мама, пожалуйста, я прошу тебя, давай сделаем так!
- Хорошо, хорошо, Алёнушка… Я всё сделаю, как ты просишь… Сейчас уже поздно звонить, я позвоню ему утром и попрошу его приехать.
И дочка тут же послушно согласилась с этим, и Катя видела, что теперь, узнав о самом важном для неё, она готова была доверять ей, положилась на неё…
И, лёжа рядом с ней в кровати, обнимая её и слушая её прерывистое дыхание во сне, она чувствовала, что ей удалось по-настоящему помочь дочери и дать ей силы жить дальше.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
