|
XVII
Катя с Юлианой встретились у входа в кафе напротив больницы. Они вошли в кафе и сели за столик у большого, во всю стену, окна.
Ночью резко похолодало, с севера дул сильный пронизывающий ветер. Небо было затянуто плотной серой пеленой. Катя сидела, зябко кутаясь в тонкий шерстяной палантин, накинутый поверх пуловера, и с грустью смотрела в окно. Через дорогу от кафе было видно большое здание главного корпуса больницы.
На столике стояли чашки с остывающим кофе. Женщины даже не притронулись к ним.
- Как мальчик? – спросила Юлиана.
Катя повернула голову и взглянула на неё.
- Плохо. Я только что разговаривала с Андреем. Время от времени Олег приходит в себя и снова теряет сознание. Вчера ему сразу сделали томографию, вроде бы серьёзных повреждений мозга нет, но сейчас будут делать ещё одну, так как повреждения могут проявиться только через некоторое время и может понадобиться операция.
Кате показалось вдруг, что в глазах Юлианы блеснули слёзы. Во взгляде её было какое-то отчаянное упорство, какая-то странная решимость… Катя с удивлением вглядывалась в её лицо. Она никогда не видела её плачущей.
- Катя… Я виновата перед Андреем, перед этим мальчиком. И перед тобой… Мне нужно сказать тебе кое-что. Я не хотела говорить, но… Ты должна всё знать, это слишком серьёзно… - Она помрачнела и добавила: - …даже для меня.
- Что случилось, Юлиана?
- Кирилл был в таком состоянии вчера… Он сказал мне и адвокату, что, если бы Олег не приехал на дачу, то сам он пошёл бы с Алёной до конца.
- До конца? Что это значит?!
Слезинки всё же преодолели барьер и одна за другой стали скатываться по щекам Юлианы. Но она, не замечая этого, продолжала:
- Я проглядела его, Катя! Я так гордилась им, так любила его! Но… Что-то было в нём такое… - Она провела пальцами под глазами, отирая слёзы. – В общем, я с ним разговаривала после адвоката. У него навязчивая идея… Алёна во что бы то ни стало должна была быть с ним. Но он, конечно, знал всё об Олеге… ты не представляешь, он знал даже адрес, мобильный телефон, даже номер группы в университете… и решил заставить её. Понимаешь?
Катя молчала, не сводя с неё глаз.
- Так что Олег… Олег в какой-то степени спас её своим появлением. А я… что сделала я? – Юлиана горько усмехнулась, глубоко вздохнула, словно что-то окончательно решила для себя, и уже тыльной стороной руки провела по щеке. – Это ведь я сказала Кириллу, что машина Олега стоит у дома.
Катя в ужасе прикрыла глаза. Нет, она что-то не то слышит, это происходит не с ней…
- Да-да, Катюш, это правда, - с болезненной настойчивостью подтвердила Юлиана. – Я зашла в дом – Алёнка плачет в коридоре у окна. В дверях стоял Кирилл. Я спросила у него, что случилось, он ответил: «Сеанс мазохизма…»… Я сразу поняла, в чём дело, и не удержалась, сказала ему, что только что видела Олега. Но он так спокойно отреагировал, ушёл в комнату… он вообще был спокоен, мне даже показалось – равнодушен… а я поднялась к себе, наверх, переодеться, и попросила Алёну пойти со мной… Но она ничего не хотела рассказывать мне. Потом она спустилась вниз, а я задержалась и вышла позже. Потом, уже в машине, она сказала мне, что хотела выйти к Олегу… и увидела, что Кирилла нет.
Катя сидела, обхватив руками голову, и молчала. А что она могла сказать или сделать? Закричать? Ударить её? Юлиана поставила точку в их и так уже, по сути, законченных отношениях. Логичную, закономерную точку. И вдруг опять, в миллионный раз за все эти годы вспомнилось сакраментальное: «Он тебе не пара…», «Ты отталкиваешь такого хорошего парня и постоянно думаешь о том, что тебе вообще не нужно!»… Откуда Юлиане могло быть известно, что ей нужно? и кто ей нужен? Несмотря на все свои уроки, она продолжала считать Катю отделённой от мира, отличающейся от остальных, нуждающейся в опеке и руководстве.
Да, действительно, он ей - не пара, он – часть её, они – единое целое.
В сущности, уже давно они с Юлианой стали чужими. Катя давно переросла Юлиану, давно перестала смотреть на мир её глазами. И, по мере того, как открывалась Кате страшная правда о совершённой ею ошибке, - то, за что она была благодарна Юлиане, что изменило её жизнь, приблизило к людям, открыло душу, постепенно стало уходить в тень, становилось второстепенным и малозначимым по сравнению с сознанием, что жизнь прожита зря и многого уже не вернуть, несмотря на приобретённый опыт и знания. И только боль и горечь поселились в душе от понимания того, что опыт и знания Юлианы, которыми так восхищалась, так гордилась её младшая подруга, не только не помогли, но и фатально помешали ей быть счастливой.
А теперь – вдвойне горько и больно было сознавать жестокую правду сделанных выводов, видеть подтверждения им… Душевная чёрствость, нечуткость, а иногда, по большому счёту, и эгоизм и равнодушие Юлианы, зачатки которых проявлялись иногда и в молодости, теперь возросли в сто крат, стали определяющими чертами её характера, и вполне закономерной казалась её роковая роль в том, что случилось с Кириллом, Алёной и Олегом. Катя теперь всё больше винила себя в том, что в своё время позволила Юлиане вторгнуться в жизнь Алёны. Ей даже страшно было представить, какой опасности подвергалась её дочь, находясь под её влиянием… И только память о былой дружбе и о том, чем она всё же была обязана ей, не позволяли Кате открыто высказать Юлиане эти мысли и резко порвать с ней.
Вновь заговорив, Юлиана прервала её горькие размышления.
- Что ты будешь делать, Катя? Ты справишься?
Катя подняла голову и посмотрела на неё. Конечно, Юлиана тоже понимает, что всё закончилось. И всё же задаёт этот свой извечный вопрос, которого со временем Катя стала просто бояться. Но теперь она ничего не боится, теперь её не напугать. Перед лицом подлинного несчастья её собственные беды стали казаться ей такими мелкими, такими неважными.
- Буду любить. Буду любимой. Помогу дочке, сыну Андрея. – Какое наслаждение, оказывается, можно испытывать, произнося такие простые слова.
- Вы с Андреем… вместе?
И, помедлив секунду, Катя сказала:
- Да.
И увидела, как изменилось, осунулось вдруг лицо Юлианы… Каким очевидным и для неё стало крушение собственных убеждений… И в тот же момент что-то за окном привлекло её взгляд, и Катя тоже посмотрела туда. В распахнутой лёгкой куртке, лавируя между автомобилями, заполнившими улицу, дорогу перебегал Андрей. Видимо, он только что вышел из больницы и, увидев её машину, понял, что она ещё не уехала…
Катя встала, взяла со стола сумку.
- До свидания, Юлиана. Надеюсь, у вас всё будет хорошо.
Юлиана уже сидела, прикрыв глаза рукой, и при словах Кати, не отнимая ладонь ото лба, слабо помахала ей пальцами… Она снова плачет. На мгновение жалость защемила сердце, и Кате захотелось сказать ей что-то ласковое, ободряющее… Но тут же она поняла, что Юлиане сейчас необходимо остаться наедине с самой собой, со своим разочарованием, с осмыслением... И, повернувшись, она пошла к выходу.
В дверях стоял Андрей и ждал её.
***
Она сказала Юлиане, что они вместе. Да и разве было по-другому? Хоть на минуту, хоть на секунду она переставала думать о нём? Нет, никогда… И лишь нужно подождать, когда сердце его перестанет болеть, когда прояснятся потушенные горем глаза.
Они встретились вчера в больнице. Узнав от Юлианы о случившемся, Катя сразу же позвонила Андрею и примчалась в больницу. Врач настоял на том, чтобы Алёна на ночь осталась в больнице – ей сделали укол, и опасно было сразу везти её домой. Так и провели они ночь – Катя в палате, где спала Алёна, а Андрей – в специальной палате для родственников больных, находящихся в реанимации. Утром Катя отвезла Алёну домой, и та снова заснула, всё ещё находясь под действием транквилизаторов, а Катя вернулась в больницу, чтобы узнать новости об Олеге и решить вопросы оплаты за проведённую в больнице ночь. Как только она приехала в больницу, позвонила Юлиана и попросила о встрече. Катя не успела толком поговорить с Андреем. Сначала он постоянно был с Олегом, потом разговаривал с врачом, со следователем… К тому же всегда была опасность встречи с Кирой, которая тоже, как и Андрей, не выходила из больницы. Но они всё же обменялись парой слов. Едва увидев его, Катя сразу же поняла, что он не винит её или Алёну в случившемся, и волна облегчения и благодарности затопила её. И даже в эти короткие минуты она успела заметить несколько новых морщин, прорезавших лоб любимого, его потухший взгляд, надломленный голос… Он говорил с ней так по-доброму, так мягко, ей так хотелось пожалеть его, утешить… Во время этого разговора ей в голову пришла мысль, которая поначалу показалась ей абсурдной, нелепой, но, возвращаясь снова и снова, стала приобретать вдруг чёткие очертания, превращаться в открытие, в убеждение… Она внезапно почувствовала, что связь, установившуюся между ними в эти несколько последних дней, не порвать, не уничтожить, что эта связь даже прочнее чувства, испытываемого ими в молодости. Это чувство могло выдержать испытание годами и перерасти в истинную духовую и телесную близость, уже неподвластную никакому влиянию извне…
И пока она шла к нему через зал, в его глазах, устремлённых на неё, она увидела знакомую смесь желания – и смирения, жажды обладания – и бесконечного терпения. И ещё – всегда в глубине этого взгляда было какое-то тайное знание, какая-то непоколебимая уверенность, словно он понял что-то, что до сих пор было недоступно ей, скрывалось за завесой страха, сомнений, чувства вины, обязательств. Так он смотрел на неё ещё тогда… даже в самый первый день её возвращения в «Зималетто». И теперь она впервые ясно почувствовала и осознала, какая тайна открылась ему в те дни, когда он понял, что никто и никогда не сможет заменить им друг друга.
И даже теперь, в часы тяжёлого испытания, оба они физически ощущали, как тяжело им преодолевать притяжение и удерживаться от объятий.
- Как Олег, Андрюша? – ласково спросила Катя.
Усталое лицо его немного оживилось.
- Уже лучше. Он пришёл в себя. Врач сказал, что теперь он просто спит. Самое главное – операции, наверное, не потребуется. Но точно можно будет сказать только через несколько дней. В остальном всё нормально, повреждений внутренних органов нет. – Но он тут же вспомнил неподвижное тело сына, его глаза, тепло улыбнувшиеся ему с изуродованного лица, и боль чувства потери, владевшая им вчера и ночью, снова нахлынула на него.
Катя тронула его за руку и сказала тихо:
- Давай выйдем отсюда.
Они вышли из кафе, и тут же налетевший ветер сбил их с ног и толкнул другу к другу… Они стояли близко-близко, и он, не касаясь, чувствовал её тепло, её дыхание… И она понимала, как это помогает ему, придаёт ему силы, поддерживает его.
Он сунул руку в карман куртки и достал связку ключей.
- Катюша… - прошептал он. – Алёна вчера спрашивала меня, где всё это время был Олег. Вот – возьми ключи, они от той квартиры, которую он снял. Это в Тушине, Данилайтиса, 23-58. Может быть, она захочет подождать его там.
Беря ключи, Катя не выдержала и уткнулась лицом ему в грудь. Он захватил руками концы палантина, свободно лежавшего на её плечах, и за них легонько притянул её к себе. Потом ласково погладил по волосам.
- Нельзя плакать, Катя. Сейчас нельзя плакать.
Она послушно кивнула и, не поднимая головы, вытерла слёзы сжимавшим ключи кулачком. И, когда наконец посмотрела на него, на лице её была улыбка.
- Завтра первое июня. День начала лета - и день, когда родилась Алёна, - сказала она.
Он тоже с улыбкой посмотрел на неё.
- Восемнадцать лет?
- Да… Какие взрослые у нас дети…
- Тебе не кажется, что в чём-то они взрослее и сильнее нас?
- Так и есть, Андрюша… Так и есть. Но мы не будем больше глупыми и слабыми. Я не буду больше глупой и слабой…
И, когда он смотрел вслед её отъехавшей от кафе машине, он чувствовал, что сможет многое выдержать благодаря ей. Что всё будет так, как она сказала. Что всё будет…
***
С заплаканным, раскрасневшимся лицом Оля вышла из палаты, осторожно прикрыла дверь и подошла к матери, неподвижно стоявшей у окна в коридоре. Оля тоже посмотрела в окно: отец стоял у машины, в которую садилась мать Алёны. Дочь перевела взгляд на мать. Лицо Киры было бледным, глаза сухими, губы сжаты. Она жёстко сказала:
- Я так и знала, что эта девка принесёт горе Олегу.
Широко раскрытыми глазами, в которых всё ещё стояли слёзы, Оля в изумлении смотрела на неё. Даже для неё, всегда стремящейся к гармонии, склонной оправдывать людей во всех их поступках, безоговорочно любящей всех своих близких, правда была так ясна, так очевидна, что, не в силах поверить услышанному, она несколько секунд не могла вымолвить ни слова. И напряжение последних дней, её вынужденное одиночество, в котором столь многое открылось ей, сознание того, что молчать и притворяться несведущей больше невозможно и необходимо открыть глаза матери, встряхнуть её, образумить, впервые в жизни пересилили её пиетет перед матерью и вырвались наружу.
- Мама… Да ты же… Как ты не понимаешь, что это ты во всём виновата?!
Кира повернула к ней перекошенное страданием лицо, и Оля увидела, как на нём начали проступать красные пятна.
- Я?! Я виновата в том, что Олега избили?!
- Мама, ты всё понимаешь! Не делай вид, что это новость для тебя! Если бы не ты, он не поссорился бы с Алёной и она не поехала бы на эту дачу! Ты знаешь, как она относилась… относится к нему! Ты видела всё, но делала вид, что не видишь! Ты просто ненавидела её мать… и это заслонило тебе всё! Вспомни, как она тебе нравилась… как ты радовалась, когда она приходила… Даже когда он бросил всех в день рождения и ушёл с ней, ты слова не сказала, а раньше бы так обиделась на него!
Слова лились из неё неудержимым потоком, словно она стремилась высказать всё, о чём так долго молчала и что так долго копилось в ней.
- А теперь… теперь говоришь, что она виновата! Лучше молчи, молчи, мама!
Кира стояла, растерявшись, съёжившись под этим неожиданным обличительным откровением… Чтобы её дочка, её тихая, покладистая дочка…
- Оля, сейчас же замолчи! Замолчи! Это она… Он поехал за ней… Сколько у неё ещё таких же, как этот бандит…
Глаза Оли сверкнули, и она выкрикнула:
- Не смей, не смей больше так говорить! У неё же никого не было, и ты знаешь это!! Да ведь ты же всё равно что сама, своими руками… - И она замолкла, в ужасе глядя на мать.
Кира пошатнулась и закрыла руками лицо. Она трясла головой и бормотала: «Нет… Нет… Это неправда…»…
Оля оглянулась и, подойдя к кожаному дивану, стоявшему недалеко от окна, в изнеможении опустилась на него. Глядя перед собой невидящим взглядом, она размеренно произнесла:
- Мама, ты должна попросить у Олега прощения. Иначе… иначе я просто не смогу больше видеть тебя.
Кира медленно отняла руки от лица и испуганно посмотрела на неё.
- Нет, Оля, нет… Подумай – что ты говоришь!
- А я уже и так слишком долго думала, - спокойно сказала Оля. – Надо было раньше сказать тебе это. И папу… - Губы её дрогнули, но она продолжала: – И папу ты измучила… ты всегда его мучила. А он любит мать Алёны, я знаю это. Я видела, как он смотрел на неё. И ты уже ничего не сможешь поделать с этим. – И тут, словно силы покинули её, она опустила голову на диван и тихо заплакала.
Кира подошла и села рядом с ней. И глаза её были устремлены на дверь, за которой лежал её сын.
-------------------------------------------------------------------------
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Олег хоть жив?
