|
ХХ
С самого утра всё получалось. Как будто было предопределено, как будто он был готов к этому. Может, так оно и было? Не хотел, но подсознательно планировал, что будет дальше с «Зималетто», что он сделает, если получит такую возможность… Ведь наверняка где-то глубоко жила надежда, что он останется здесь.
Во всяком случае, растерянности, неуверенности, свойственных первому дню работы, не было. И этот кабинет, в который он раньше заходил к Ветрову, а потом и вовсе забыл о нём, потому что он пустовал, стал ЕГО кабинетом, с первой же минуты. Да, это была другая «Зималетто», но на данный момент – единственная. Или компании в его жизни не было, или была – но только такая. И он принял её полностью, безоговорочно, такую, какой она была.
И даже мысли не возникало о том, что он может стать здесь чужим. Теперь, когда его бывший кабинет, где было столько радостей и огорчений, где он падал и взлетал так резко и так часто, что, казалось, забыть об этом невозможно, - был занят другим человеком. Человеком, которого он меньше всего хотел бы видеть в кресле президента. И тем не менее, он принял и это.
А Воропаев тщательно делал вид, что Андрея Жданова вовсе не существует на свете, во всяком случае, в «Зималетто» точно. Утром Андрей слышал его бас в своей приёмной, Александр разговаривал со Светой – но к нему не зашёл и о нём не спросил. Но почему появился здесь – было ясно. Будет теперь ходить кругами, как иголка колет кожу около занозы, не решаясь тронуть её саму. Пока не разозлится и не вступит в открытую борьбу. Но он не даст ему такой возможности, сам кинется на эту иголку… Но не сегодня и не завтра, чуть позже. Когда наступит время.
А пока – разобраться с главным. Восстановить в памяти все мелочи, все детали плана, который они когда-то продумывали. До мелочей, правда, тогда дело и не дошло – они с Малиновским полностью доверяли Кате, и во многом она действовала самостоятельно… да что там, они просто переложили на неё бОльшую часть работы. Ну, вот теперь и наступило время показать самому себе, на что способен. Сесть и внимательно, серьёзно изучить весь план – от начала и до конца. А Воропаев ему для этого и не нужен, так что пусть подождёт, помучается…
Ближе к обеду в кабинет зашла Кира. Долго осматривалась, приглядывалась – как будто видела кабинет впервые. А ведь он пока почти ничего не изменил здесь, разве что льва на стол поставил…
- Ты знаешь, у меня такое чувство, что я всегда видела тебя здесь, что ты здесь давным-давно.
- У меня тоже, - улыбнулся он.
- Это… хорошо или плохо? – Она нерешительно взглянула на него.
- Хорошо. Это хорошо.
Не без удивления склонила набок голову:
- Ты отказался от мысли о президентстве?
- Нет… Но если я буду думать об этом каждую минуту, просто не смогу работать здесь и сейчас. Поэтому получаю удовольствие от того, что имею.
- Да, наверное, это и вправду хорошо. – Она села на диван, задумчиво глядя прямо перед собой. Только сейчас он заметил в её руке какие-то бумаги.
- Ты по делу? Принесла документы?
Кира вздрогнула и повернула к нему голову.
- Ну, можно и так сказать. – И, привстав, положила на край стола несколько листков. При взгляде на них он почувствовал головокружение. Забилось сердце, завелось, как мотор.
- Вот, Андрей. Целая стопка получилась… Малиновский бумаги не жалел.
Он всё ещё молчал, выжидающе глядя на неё. Внешне Кира была спокойна; волнение выдавали лишь пальцы, безотчётно терзающие цепочку на шее. Она задумалась на минуту и, подняв глаза, улыбнулась с горечью.
- Видишь, как бездарно всё получилось. Никто не выиграл… все проиграли. Глупо было с моей стороны думать, что я сумею удержать тебя с помощью этих бумажек. А с твоей – что ты сможешь удержать «Зималетто»… и Катю. Всё так запуталось… Одно могу сказать тебе: Катя этой «инструкции» не увидит. Если только ты сам не покажешь ей… – Она усмехнулась. – Я не знаю, что ты ей рассказал, но, по-видимому, ей хватило. Ведь вы не вместе? – И огонька интереса, зажегшегося в глазах, она не смогла скрыть…
Андрей покачал головой.
- Нет. Но я ни о чём не жалею. Если и должно было всё закончиться… то именно так.
- Почему? Разве ты не собирался всё скрыть от неё?
- Собирался. Сначала. Когда действительно хотел закончить. А теперь… а теперь я рад, что ВСЁ закончилось. Для того, чтобы началось другое… - Он смотрел ей прямо в глаза.
- Значит, ты не отступился от своих мыслей, - удручённо сказала она.
- Ты думаешь, это возможно? Ведь ты сама говорила: это всё равно что отступиться от себя.
- Да, но мне-то ты не оставил выбора… И что ты будешь делать? Бегать за ней? Добиваться?
- Не знаю, - просто ответил он, делая вид, что не заметил ни замечания её, ни ехидцы в тоне. – Сейчас это вряд ли поможет. Прости, но мне трудно говорить с тобой об этом…
Гримаса боли свела её брови в одну. Она поднялась, выпрямилась.
- Хорошо. Может быть, позже мы сможем поговорить. Да, и всё-таки: вчера я забрала у Виктории письмо, копий у неё не осталось, она будет держать язык за зубами. Ты можешь быть абсолютно спокоен.
- Я верю тебе.
Он хотел добавить: «спасибо» - и не смог. Оба они чувствовали: она должнА была сделать это и благодарности тоже не ждала. Может быть, действительно, пройдёт время, и они смогут сказать друг другу «прости» и «спасибо». Но это будет позже, а пока… пока хорошо хоть, что они могут разговаривать вот так, без надрыва и обид.
Потом он увидел возле мастерской Викторию. Она прошмыгнула мимо него, не поднимая глаз. Совсем как раньше, когда опаздывала на работу, а он отчитывал её. Всё вернулось на круги своя… Как будто не было ни зайца, положенного ею на стол Малиновского в тот страшный день, ни последовавшего за этим пражского зигзага… И тем не менее, возвращаясь на своё рабочее место, он идёт в приёмную финансового директора. Другой путь у него теперь по «Зималетто» - от лифта длиннее на несколько шагов. Может быть, когда-нибудь удастся снова сократить этот путь…
Потом опять сидел в своём кабинете, вертел в руках мобильный. Добиваться… Легко сказать. Вчера он звонил два раза – Катя отключила телефон. А может, просто выбросила СИМ-карту, поехала и подключила новый номер. Добиваться…
Он боится, как мальчик. Не может он просто, как ни в чём не бывало, как было раньше с другими, позвонить ей: «Кать, привет! Ну, прекращай дуться, прости, я был дураком!», не может подойти, обнять залихватски, чмокнуть небрежно в щёку… Всё, чему он научился когда-то, слетело, как отмершая шелуха. И только нежность в кончиках пальцев, воспоминание о её ресницах… и смешных очках на тумбочке, как собственной её шелухе. Сначала она сбрасывала её неохотно, робко, в последние встречи – свободно… Для него. Вообще, вся она была – для него. Где она, та, которая для него, - теперь?..
…- Алло!.. - Он растерялся… - Это номер 124-94-81?
- Ну да… наверное…
- Что значит «наверное»? Пригласите Катю!..
- Она не могла подойти… но я позову её…
…Да нет уж, не стОит… Если она сейчас с обладателем этого нагловатого, самоуверенного голоса, всё равно не дозовётся.
Так вот где ты… Ты не потерялась, Кать. И номер не меняла. Ты просто менЯ поменяла, сбросила, как шелуху…
Он и сам не знал, что с ним происходило. Ну, что особенного случилось?.. Но растерянность сменилась болью, и от обиды хотелось расколотить о стенку свой собственный телефон. Значит, всё в дом, всё для хозяйства… И платье, и мобильный. Для другого.
Он и забыл, что когда-то думал об этом, собираясь всё рассказать ей. Готов был отдать её другому, лишь бы она ничего не узнала…
Ну, нет. Теперь всё изменилось. Он же не сумасшедший, а ни одному нормальному мужчине в голову не придёт радоваться, что его женщина счастлива с другим!..
Его женщина! В том-то и дело, его женщина! Да не чувствует она себя его женщиной, если принадлежала ему во лжи. И те первые ночи… Он спал с ней и ничего ещё не знал о себе. Каково ей сознавать это? И что он тут дёргается, как клоун на верёвке, пытается Отелло из себя изображать?!..
Почти вылетел из кабинета, чуть не сшиб Малиновского с ног.
- Андрюх, подожди, давай поговорим!..
- Наговорились, Малиновский, не до себя сейчас!..
Ехал, не разбирая дороги. Куда, зачем? А ведь его ждут родители, «ужин примирения»! Мама так расстроена всем случившимся, нужно поддержать её… Нет, не может он никого сейчас видеть.
Как-то незаметно въехал из зимы в весну. Огляделся: ну конечно, так и должно быть! Ведь он собирался, собирался отдать ей игрушки, как он мог забыть!..
Глупый предлог. Ведь её там нет. А если нет, игрушки он не оставит, просто не сможет. Ведь это единственная ниточка, связывающая его с ней, единственное его богатство, подтверждение того, что когда-то она любила его. И отдаст он их так, чтобы она видела его глаза…
Ему просто нужно туда. Нужно, и всё. Нужно почувствовать, что она принадлежала ему, что она любит его по-прежнему. Просто увидеть эти комнаты, кухонный стол… кровать… А потом он поедет к ней. Поедет к её дому и будет ждать, сколько бы ни пришлось ждать. В конце концов, он тоже не железный, и этот голос в трубке был последней каплей. Он согласен терпеть, но бывают же моменты, когда это выше сил!..
У подъезда зачем-то поднял голову – ведь он даже не знает, где окна этой квартиры. А посмотрел так, как будто точно знал – в окне горит свет и она ждёт его. Дома. У них дома…
***
Она сидела на кровати и плакала. Не ревела, не рыдала – просто тихо плакала, размазывая слёзы по лицу. В какой-то момент почувствовала, что терпеть выше её сил. Она ведь тоже не железная, и теперь, оказавшись там, где оставила себя, уже не сдерживала слёз.
Она может хоть сто раз переодеться сама, но любовь переодеть не сможет. Дима и Юлиана могут дать ей новую одежду, уверенность, но сама она здесь и забрать себя не сможет, как бы ни старалась, даже если увезёт свои вещи, да если даже хлоркой вычистит эти стены и пол…
…И, когда услышала его шаги и увидела его, ошеломлённого, на пороге спальни – не удивилась, а просто рванулась с кровати ему навстречу и прижалась к груди. Как будто ждала его, как будто знала, что он должен прийти. Какой бы он ни был, что бы ни сделал – он не желает ей зла, он знает её, он сейчас ближе и роднее, чем все, кто помогает ей в её новой жизни!..
…Но что-то мешало «плакаться в жилетку», как другу. Скверное она придумала утешение, почти сразу она поняла это. Как-то странно всё было, а именно – как всегда. Как раньше… Словно она и не знала о том, ради чего он затеял всё это. Сердце его билось быстрее, и гладил он её по волосам… не как друг.
Ну, нет. Только этого не хватало. «Переспать» напоследок, по старой памяти…
Почти отпрыгнула от него, попыталась посмотреть – почти ничего не увидела, ведь сняла очки, чтоб плакать удобней было…
- Катя, что с тобой… У тебя что-то случилось?
Замотала головой со всей силы, обернулась беспомощно – где же очки?!..
Он проследил за её взглядом, взял с кровати очки, подошёл опять близко-близко... Руки. Его руки касаются её висков, будто ласкают их… Она судорожно схватилась руками за дужки очков и снова отступила.
Он растерянно улыбнулся. В его лице… таком любимом лице… радость и страх сменяли друг друга.
- Ты боишься… ну, Кать… ну, что ты…
Только теперь она увидела пакет, который он так и не выпустил из рук. Пакет, который она когда-то выбросила в мусорную корзину.
- Что это… зачем…
Вслед за ней он посмотрел на пакет и поставил его на пол.
- Везде вожу его за собой, - произнёс извиняющимся голосом. – Хотел отдать… это твоё…
И, не выдержав, снова шагнул к ней и попытался привлечь к себе. Эти мгновения нельзя облекать в слова. Всё, что ни скажут они, всё будет неправильно, ненужно...
Она не стала вырываться, но вся сжалась, напряглась. Стояла, упрямо наклонив голову, застывшая, неподвижная…
Но ему уже было всё равно. Раз дотронувшись до неё, он уже не мог отказаться от этой близости. Хоть так… хоть комочек, съёжившийся комочек, но тёплый и единственно нужный…
- Кать, давай забудем всё… А? Вот прямо сейчас забудем всё, начнём сначала, с чистого листа… Нам ничто не мешает больше, ты пойми, ведь это такое счастье!..
И он действительно был счастлив. Пусть, пусть это ненадолго, пусть она ещё не верит до конца, но она здесь, с ним, о таком он и мечтать не мог!..
- Андрей, чего ты хочешь? – И этот голос, шептавший ему по ночам всякие глупости, которые были дороже всего на свете…
- Да ты ведь знаешь…
- Я не верю… не верю, что ты способен на это…
- На что, Катюнь?
- Что ты действительно можешь думать, что я останусь здесь… с тобой… на одну ночь… Я за вещами приехала…
- Могу думать, Кать. – Он улыбался. – Могу и хочу… Но не на одну ночь, а на все ночи, которые мы только можем себе представить. Я тебе говорил уже: ты представь…
Она расслаблялась в его руках. То ли его тепло передавалось ей, то ли она наполняла теплом его руки… Может быть, сама не сознавая этого, она плакала от того, что чувствовала правду? И бросилась к нему, потому что знала, что в нём - настоящее, что он пришёл защитить её от ошибки?..
Всё смешалось, всё слилось. Из этой близости, по которой они оба так соскучились, они выйдут уже другими. Кольцо объятий распадётся – но прежними они уже не станут. Она может сколько угодно упорствовать, но правду уже знать будет…
Главное – не молчать теперь, закрепить её в этой уверенности…
- Кать, только мы не сможем остаться прямо сейчас… - Она тут же напряглась снова, но он не дал ей пошевелиться. – У меня встреча назначена… ведь день ещё не закончился…
- И замечательно… и хорошо… отпусти меня…
- Нет, Кать. Ты поедешь со мной, мы поедем вместе. Я собирался рассказать всё родителям, теперь, с тобой, это будет легче…
- Родителям…
- Ну да, ведь они ничего не знают…
- Отпусти меня. – Не требование, а просьба о передышке…
Смотрит так внимательно. И где-то там, в глубине её глаз, - прозрение. Только так… только так и может быть. Нельзя губить свою любовь, ведь это преступление против себя, против своей жизни, которая – одна...
Но он вдруг понял, что что-то изменилось в ней. Вынырнув из глаз, в которых по-прежнему светилась любовь к нему, он оглядел всю её. А он ведь даже не заметил сразу. Одежда на ней… другая. Не её. Или её, но новая, он такой ещё не видел. Зловещий облик Малиновского промелькнул перед глазами… пророк доморощенный!.. И вдруг воспоминание о звонке обдало холодом…
И слова обиды уже готовы были сорваться с губ… но он промолчал. Как хорошо, что он сначала обнял её, увидел её глаза. Если б сразу осознал, что она выглядит по-другому, не миновать тоски, ведь недаром думал накануне, что она потерялась… Но теперь он знает: ничто не имеет значения, ни новая одежда, ни чужие голоса в телефонной трубке… Они разберутся с этим потом, постепенно, если ещё нужно будет разбираться. Главное – её глаза, то, что она любит его… и верит ему!
…Она смотрела и понимала: она любит его и верит ему. Ощущала это почти физически. Как если бы долгое время стояла на одной ноге, накренившись, изломавшись в одну сторону… и вот качнулась в другую, всё больше, больше… и обрела равновесие. Любовь и доверие не могут быть врагами, не могут находиться на разных берегах. Разве она не чувствовала этого, когда только шла сюда? Когда по щеке скатилась первая слезинка? Она плакала от того, что знала – она на краю предательства самой себя.
…В сумке звенел мобильный, переливался какой-то популярной мелодией, которую установил вчера заботливо-завистливый Зорькин… Она отстранилась, протянула руку к сумке, лежащей на кровати.
- Алё…
- Катюша? – Голос Юлианы звучал издалека, как будто она находилась за сотни километров… - Ну, как ты? Добралась до дома?
- У меня всё нормально, Юлиана… Извините, я сейчас не могу разговаривать…
- Ну, хорошо… Я позвоню тебе позже… Но мне нужно поговорить с тобой, Кать. Не знала, стОит или нет, но всё же решила, что ты в любом случае должна знать. Я сегодня разговаривала с Кирой…
- С Кирой? – И быстрый взгляд из-под заплаканных ресниц на Андрея… В его глазах вспыхнуло что-то – и погасло. И он тут же снова крепко прижал её к себе. Продолжая держать трубку в руке, она не отстранилась от него.
- Да… Ты только не волнуйся, она мне рассказала всё… Я знаю всё о тебе и Андрее, и о том, что произошло с «Зималетто»… Кать, я подумала, ты мучаешься из-за того, как он поступил с тобой… и немудрено… Но Кира говорила такие вещи, что я не знаю, верить или нет… Она утверждает: Андрей любит тебя…
- Кира?!..
- Ну, что ты заладила… Да, Кира! Она, между прочим, не монстр какой-то, обыкновенная женщина… С которой, кстати, не совсем красиво поступили…
Катя зажмурилась, уткнувшись лицом в рубашку Андрея. Да, с этим тоже нужно будет жить. Но она ещё успеет обвинить себя. За этим дело не станет…
- Ладно, Катюш, ты извини меня, что я вот так обрушила на тебя всё это… Мне покоя не давало, что я неправильно поступаю, что не должна молчать… Ты, главное, помни: ты самая лучшая и ни в чём не виновата…
- Да, да, Юлиана, спасибо вам… за всё… Созвонимся позже, до свидания…
Медленно подняла голову, встретилась взглядом с карими глазами. Такая решимость в них… и почти нет страха.
- Кто это звонил? Что тебе сказали?
- Юлиана, - пересохшими губами прошептала Катя. – Она сказала, что ты любишь меня… - Попыталась улыбнуться, но вышло не очень удачно.
- Юлиана?!
- Да, она с Кирой сегодня днём разговаривала…
Он опустил глаза и минуту стоял неподвижно. Кира… Он всё-таки не ошибся в ней.
Посмотрел снова, улыбнулся, качнул к себе.
- Ну, поедем, Кать?.. Мы ещё наговоримся… Вот увидишь, я такой болтливый, что заговорю тебя… А сейчас я покажу тебе лес, у родителей такой лес возле дома… Я недавно был там и думал о тебе… А потом вернёмся сюда, ты же не против?..
Она была не против. В машине сидела, повернувшись к нему, смотрела, как он ведёт машину, как хмурит брови, улыбается еле заметно, одними уголками губ или просто глазами. Сколько раз она уже видела всё это, и всё же это было впервые.
Немножко как во сне, немножко как в сказке. Поэтому она и не боится пока встречи с его родителями, не уместилась в ней ещё эта реальность. Он поглядывает на неё и про себя с нежностью и затаённой гордостью думает: ничего, скоро уместится… Он, конечно, будет стоять стеной, но мама всё же обойдёт его с фланга, чтобы рассмотреть свою собственную новую реальность… И как же он будет счастлив и горд, когда родители увидят и поймут, какая она, его Катя.
Он пытался настроить себя на серьёзный лад, но у него ничего не получалось – мысли эти наполняли его ликованием. Кружилась голова от будущего - плохого, хорошего, волнующего, счастливого, несчастного, огорчительного, радостного, и это заставляло его жать на педаль газа сильнее и улыбаться. И вспоминать далёкий пражский вечер, свою рассеянность и растерянность в те минуты, когда он понял, что эта маленькая девочка дорога ему…
…А где-то в Москве сизый вечер уже делал неразличимыми сизых голубей во дворах. И зажигались огни фонарей и рекламы, и в окнах домов загорался свет… Пройдёт совсем немного времени – и свет погаснет, и вечер уступит место ночи. Хоть пока ещё и зимней, но тёплой ночи.
В одной из квартир одного из домов ночь будет тепла…
Январь-февраль 2009г.
-------------------------------------
КОНЕЦ
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Ждём! 
, но герои счастливы, и я вместе с ними счастлива!!!!!!!
