|
Глава 6.
Ах… какая женщина, какая женщина! Мне б… такую…
– Жданов, – позвал Ромка, легонько подергав дверь ванной:
– Cейчас же выходи, подлый трус! – продолжил он тихо, однако не без металлического оттенка в голосе:
– Только не нужно делать вид, что ты меня не слышишь, президентская твоя… физиономия лица… Если ты думаешь, что будешь преспокойно нежиться в ванне, пока твой лучший друг будет закрывать амбразуру позорного разоблачения своей уже практически отвалившейся грудью, то ты глубоко заблуждаешься, мой юный… то есть, мой престарелый друг, – высказав наболевшее, Малиновский немного отошел от двери и встал в боксерскую стойку (так, на всякий пожарный). Однако все эти меры предосторожности оказались лишними, за дверью по-прежнему царствовала самая совершенная музыка во вселенной – Тишина… Ничего: ни вздоха; ни cлова (будь то литературное или не совсем); ни всплеска воды, ни шороха – ни-че-го! Никаких признаков, оцеливотворящщ… оцеливотворя… пардон, о-ли-це-творяющих факт наличия жизни… нет, не на Марсе, а всего лишь в тесном пространстве ванной комнаты.
Что?!
Никаких признаков жизни?
Cовсем–совсем– ни–ка–ких?..
Пронзенный столь страшной догадкой, вице-президент схватился за сердце и прислонился спиной к дверям ванной.
Нет… Тут любой, даже самый прожженный скептик поверит в приметы. Конечно, может быть не во все, но вот в такую зловещую, как: Дедушка Мороз-утопленник в новогоднюю ночь – не к добру…
Бр-р-р…
Судорожно глотая воздух, Ромка стукнулся пару раз головой о дверь:
– Андрюша… может, я чего-то не понимаю, а? Может, ты решил безнаказанно проявить инициативу и дополнить наш гениальный план пунктом: «Несчастный влюбленный топится с горя в ванной, но не умирает… потому что жалостливая девочка Катенька спасает этого неврастеника». Cледующих два-три подпункта должны будут включать в себя такие слова, как «искусственное дыхание– вернувшееся дыхание–cбившееся дыхание–синхронное дыхание»… Ну, а дальше… дальше все слишком ясно, чтобы подробно опиcывать: cвадьба–cказка–любовь до гроба и смерть в один день…
Только не говори мне, Жданов, что ты перескочил сразу на самый последний подпункт, про смерть и гроб…
– Жданов… Андрюха… амиго… братишка мой (не по разуму, конечно) названный… – Ромка поднатужился и навалился на дверь. Потом еще… еще… проклятая никак не желала поддаваться. И вдруг за спиной этой взмокшей от напряжения Снегурочки раздался участливый голос:
– Вам помочь?
– А? – практически осиротевшая внучка вздрогнула и развернулась к неожиданному свидетелю этой прощальной речи…
– Вам помочь?
– А? – Катенька вздрогнула, резко отняла руки от строптивой молнии платья, с которой тщетно пыталась справиться вот уже несколько минут и повернулась к неожиданному свидетелю этой… хм, скажем так, волнующей и соблазнительной сцены:
– Вы?! Но что вы здесь… – в расширившихся от изумления медовых глазах мелькнула едва уловимая дымка легкого испуга.
– Что же вы так испугались? – cпросил Дедушка у девочки и стал медленно приближаться. Ему пришлось напрячь всю имеющуюся силу воли, а также призвать на помощь скрытые (где-то очень глубоко) задатки нордического характера, чтобы только не выдать своего дикого волнения. А уж этому безумно влюбленному джигиту было от чего не то, что разволноваться, а вспыхнуть опасным огнем… cгореть заживо в синем пламени риска во имя достижения цели… взорваться неистовостью, сопровождающейся полной потерей контроля со всеми вытекающими последствиями…
– Я просто хотел… – продолжил «добрый Дедушка» странно охрипшим голосом и сделал еще пару маленьких шажков в сторону застывшей на месте девчушки:
– Хотел…
Да уж… Хорошо еще, что в МГУ не учат читать чужие мысли, иначе бы скромница Катюша тот час бы упала в обморок!
Да если б она хоть бы одним глазком увидела эти шокирующие, лишенные намека на мораль картинки, которые выдало разгоряченное мужское воображение при одном только взгляде на ее соблазнительную фигурку, ласкаемую обволакивающим и мягким полумраком… на глаза, в горько-сладком омуте которых тонули искорки танцующих огоньков елочной гирлянды… на нежные щеки, вспыхнувшие жгучим румянцем смущения и делавшим ее невыносимо хорошенькой… на пухлые губы… изящный изгиб шейки… ложбинку на туго налитой груди…
– Почему вы стонете, вам плохо? – услышал Жданов звук этого мелодичного, чувственного голоса сквозь дикий грохот собственного сердцебиения, а затем почувствовал, как нежные пальчики взяли его за руку и…
– Ооо…
– Что с вами? Это контузия, да? – стремясь поддержать в прямом и переносном смысле этого несчастного больного, Катенька обняла его за пояс, при этом, невольно заставив почувствовать прикосновения восхитительного девичьего тела.
– Ммм… – от яркой и мощной вспышки желания, которая резко пронзила мужское тело и сосредоточилась в области… хм! одним словом, в области все разрастающегося очага конфликта между разумом и страстью… бедняга сдавленно застонал, словно от боли и вдруг стал медленно оседать на пол…
– Господи! Да вы же на ногах едва стоите… пойдемте, вам нужно cрочно прилечь, – и Катя отчаянно ухватила падающего мужчину, да так, что ее вырез ее платья (сбившийся в пылу борьбы за спасение «умирающего» так, что же практически ничего не прикрывал)… воощем, декольте оказалось прямо перед помутившимися глазами этого контуженного в бою за подарки, Де–да–мо–ро–за…
… – Так вы позволите? – спросил срывающимся от волнения голосом Николай Зорькин, буквально пожирая эту умопомрачительную Снегурочку своим пылающим взглядом.
– Позволить, но что?! – взвизгнула эта «неприступная» и в прямом смысле «ледяная» девчушка, умирая от желания потренировать на этой наглой похотливой роже хук справа.
– Я всего лишь хотел помочь такой хрупкой, очаровательной девушке…
– Интересно, чем это? – высокомерно хмыкнула «недотрога», презрительным жестом поправляя грудь.
– Открыть дверь в ванную, – пояснил Зорькин, у которого даже очки запотели от восхищения столь бурным «девичьим» темпераментом.
– Но… – только и успела произнести «Снегурочка», c изумлением наблюдая, как Коля взялся за ручку двери и… и эта подлая тварь поддалась ему, как ни в чем не бывало! Весь фокус заключался в том, что она покорялась тому, кто додумался потянуть ее на себя, а не ломиться с разбегу, используя в качестве тарана собственную голову.
– Ничего не понимаю… куда же он делся? – Ромка изумленно оглядывал пустую ванную.
– Вы кого-то ищете? – участливо спросил Зорькин, нежно приобнимая «красотку» за неузкую талию.
– М-да… одного при… то есть, пришли мы вместе…
– Может, Деда Мороза? – радостно воскликнул Коля, радуясь возможности произвести впечатление на девушку своей смекалкой.
– Его самого… дедушку моего примороженного. Найду – задушу, – ответил Ромка и добавил с очаровательной улыбкой, отвечая на изумленно-вопросительный взгляд Зорькина:
– От радости… – и срастно клацнув зубами, эта знойная женщина – мечта финансового гения, кокетливо стрельнула глазками, призывно всколыхнула грудью эн-нн-ного размера (сместившейся уже куда-то в район пупка, но не суть…) и плавной походкой от бедра поковыляла в сторону гостиной.
– Эх, – и этот счастливый обладатель тараканов (из благородного металла и живущих в части тела, на которой носят очки) смачно прищелкнул губами и мечтательно произнес:
– Какая женщина… – и торопливо направился за предметом своих самых головокружительных желаний и дерзких фантазий…
– Вот так… хорошо… ложитесь, – приговаривала Катя, помогая Жданову прилечь на разложенный диванчик:
– Как вы себя чувcтвуете?
– Эээ… нууу…
– Господи! Наверное, нужно кого-нибудь позвать на помощь: маму или папу…
– Что? Папу?! – и вмиг опомнившийся «больной» вскочил, словно неваляшка, придя, таким образом, в положение – сидя… одним словом, этакий эксклюзивный новогодний сувенир: неваляшка-Дед Мороз:
– Зачем же нам папа? Папа нам не нужен… – и он энергично- отрицательно замотал еще влажной бородой.
– Ладно, успокойтесь… может, воды?
– Нет, cпасибо… – какая, к дьяволу вода? Если его и мучит жажда, то совсем другая… напиться вдоволь сладкого нектара из нежных и теплых девичьих губ… зацеловать эту строптивую девчонку до полусмерти, а потом… когда у нее уже не останется ни сил, ни желания сопротивляться, одним резким движением сорвать с нее платье (очень рискуя разорвать этот шедевр от Кутюрье) и… и…
Хмель этого «и» ударил в голову этому мечтателю с такой силой, что ему пришлось сжать до боли руки в кулаки и начать срочные поиски дыхания, заблудившегося где-то в необъятных просторах Млечного Пути…
– Тогда, что же вам нужно?.. – застигнутый врасплох столь прямым вопросом, Жданов так опешил, что вдруг поперхнулся и начал кашлять…
– Что-то у вас здесь душно…
– Еще бы, в такой шубе! Ее нужно срочно снять… – и не успел Андрей перевести на миг вернувшееся дыхание, как легкие девичьи руки опустились к нему на грудь, скользнули вниз и принялись проворно развязывать пояс его сказочной шубы…
… – А где ж это наш дедуля застрял? – послышался над столом громогласный возглас Валерия Сергеича:
– Ведь скоро Новый Год, а он там все еще там, в ванной… Вдруг уже растаял? – и бравый экс-полковник расхохотался, страшно довольный собственной шутке.
– Да нет… понимаете… этого кале… хм, то есть, я хотела сказать, моего коллеги нет в ванной.
– А где же он тогда? – ехидно спросил Мишенька, нервно постукивая пальцами по столику с телефоном, по которому он уже один раз пытался позвонить в соответствующие органы.
– А… нууу… – и Ромка обворожительно улыбнулся, при этом со всего маху опустив каблук на носок Зорькина, который пытался ущипнуть под столом бедро прелестницы.
– Аааа!!!
– Коленька, ты что кричишь? – встревожилась Елена Сана.
– Да так… – обескураженный Зорькин хватал ртом воздух. Все-таки, шпилька хрустальной туфельки сорок третьего размера, опущенная со всей силы на ногу вызвала поразительно острые и запоминающиеся ощущения:
– Соус немного острый, но все равно очень вкусный… – добавил он многозначительно и бросил томно-выразительный взгляд на Снегурочку.
– Нужно пойти посмотреть, где же, все-таки, ваш, так называемый, коллега. А то вдруг он там уже чемоданы с чужим добром cобирает?
– Миша! – воскликнули хором Пушкаревы.
– Молодой человек, – Снегурочка вскочила и загородила дорогу Борщеву своим внушительным бюстом:
– А я вас не пущу!
– Почему это?
– А вы забыли, что мы только что играли в игру? Вы же проиграли и должны теперь исполнить мое желание…
– Давай, давай, Мишаня, игра есть игра! – захохотал Валерий Сергеич, открывая вторую бутылку наливки.
– И что же я должен сделать? – спросил несколько растерявшийся молодой человек в кокетливом синеньком фартучке.
– Вы должны… должны… – Ромка сделал вид, будто задумался, а потом вдруг издал довольное восклицание и схватил с комода Катин подарок – кухонную утварь, инкрустированную стразами Сваровски:
– Вы должны… нет, просто обязаны объяснить мне, такой неумелой хозяйке, как работает эта штука… во всех подробностях…
– Ах, вот вы о чем… cейчас, – и совершенно преобразившийся Борщев с благоговейным трепетом взял из рук Снегурки сие приспособление:
– С удовольствием, даже с наслаждением сделаю это… Значит так, – начал он, тряся перед вытянувшимся лицом бедного Ромки открытой, простите за выражение, яйцерезкой:
– Допустим, для салата или для каких-то других целей нам потребуется парочка яиц… Так вот, берете в ручки яйцо… затем так аккуратненько зажимаете его… вот здесь…
– Где? – хрипло перепросил Малиновский, непроизвольно хватаясь за горло.
– Вот здесь… – ласково объяснил Михаил и несколько раз пощелкал пастью этого инкрустированного зверя:
– Затем, когда яйцо устойчиво расположится между створками… – и на лице юноши появилось взволнованное, даже сладострастное выражение:
– Вы его начинаете… – и тут Мишеньку словно прорвало. Он принялся щелкать приспособлением, словно пастью кровожадного зверя и приговаривать:
– Давить! Давить! Давить!
И тут Роману так явно показалось, что он видит вместо лица этого поваренка физиономию Шарикова, произносящего в экстатическом восторге:
– Душили, душили… Душили, душили… – что он стал всерьез опасаться грохнуться в обморок, прямехонько на средину праздничного стола, вместо горячего…
– Ну что, запомнили? – радостно улыбнулся Мишенька:
– А то я могу повторить еще раз… cо вторым яй…
– Ааа… – и Ромка вдруг почувствовал сильное головокружение и слабость в ногах:
– Не надо… Лучше дайте мне воды… во–ды…
– Шампанского! – громогласно провозгласил Зорькин и наполнил высокий фужер для дамы своего сердца, пребывая в твердом намерении – пригласить ее сразу же после шампанского на ламбаду…
– П… простите… – прошептал Жданов, мягко останавливая девичьи ладони. Ему пришлось умереть и родиться вновь, чтобы только подавить в себе желание – поцеловать каждый пальчик и нежные ладошки…
– Что такое?
– Понимаете… когда у меня начинается это… в смысле…
– Вы о контузии?
– Н-ну да… Так вот, когда у меня начинается приступ, мне просто необходимо… Нет, я не могу! С какой стати вы должны мне помогать?
– Что вы! Говорите, – воскликнула Катя, снова схватив за руку этого нуждающегося в помощи.
– Понимаете… когда у меня начинается приступ, мне нужно чтобы кто-нибудь посидел со мной рядом и подержал за руку, как сейчас…
– Но в чем проблема? Я с удовольствием поле… то есть, посижу с вами…
– Понимаете… есть еще одно условие, необходимое для того, чтобы я вдруг не бросился сражаться с воображаемыми хулиганами и не оставил вокруг себя руины и… – он тяжело вздохнул и закончил:
– … возможные человеческие жертвы…
– Какое? – спросила девушка, затаив дыхание и широко распахнув глаза.
– Я должен поле… то есть, посидеть с кем-то, взявшись за руки, в полной темноте…
– И только? – улыбнулась Катя и тут же потянулась к выключателю ночника:
– Ну вот… Так? Или опять что-то не так? Просто вы так тяжело и шумно дышите…
– Аааа… то есть, эээ…
– Все ясно, вам просто душно. А теперь послушайте меня. Вы тотчас же снимите эту дурацкую шубу, бороду, парик и шапку… А потом я с вами посижу… немного, идет?
– Нууу…
– Вот и чудненько! – ответила девушка под аккомпанемент полетевших на пол шубы, шапки, парика и далее по списку…
– И все-таки, правда… что это Катерина там так долго? – спросил обеспокоенный отец и, встав из-за стола, решительно направился к спальни дочери…
Глава 7.
… А между тем, нежные девичьи руки нетерпеливо срывали со Жданова личину, превращая убеленного сединами Деда Мороза в молодого джигита с ярко выраженным нескандинавским темпераментом… И в процессе этого сказочного действа cам предмет превращения имел несчастье испытать на себе всю «прелесть» самых жестоких и изощренных пыток: причем одновременно всех, что были когда-либо изобретены гуманным и светлым созданием, гордо именующимся - Человек…
В то время как тонкие, почти детские пальчики случайно задевали лицо, шею и руки разгоряченного мужчины, ему казалось, что кожу жгут раскаленные добела прутья… А легкий ветерок дыхания девушки, ласкающий его щеку, будто бы грозил совратить и святого, ни то, что…
Ни то, что того, кто даже не претендовал на это звание, а напротив, являлся полным и абсолютным антиподом…
– Ну что, вам уже лучше? – участливо обратилась Катенька к «больному», едва различая в кромешной темноте мужской силуэт.
– Аааа… ммм…
– Господи… вы так тяжело дышите, до сих пор душно? А рука какая горячая, – и девушка сжала мужскую ладонь еще крепче, при этом даже не подозревая, какой мощный приток горячей крови в буйную голову она вызвала.
– Да вы же весь горите… необходимо срочно прилечь… Ложитесь! – почти приказала Катя.
– Н-но я...
– Скорей…
– Ну, если вы так настаиваете… – и, все так же не отпуская руки девушки, Андрей стал медленно опускаться на спину, при этом не в силах удержаться от сдавленных стонов и каких-то весьма странных, подозрительно ритмичных телодвижений…
– Только вот, знаете что, Катюш…
– Да-да, говорите! – c энтузиазмом ответила Катенька, которая всегда была очень отзывчивой девочкой. Она с детства жалела и заботилась о больных котятах, обездоленных бездомных собаках и птичках с перебитыми крыльями… Поэтому, стоит ли удивляться, что ее так взволновала судьба этого «сказочного дедушки» с малость перебитой ла… то есть, головой?
– Понимаете, – и вдруг Катенька увидела, как экс-дедуля (в настоящем – мужчина в самом расцвете лет) резко поменял положение лежа на сидя, а состояние глубокой взволнованности на еще более глубокого отчаянья.
– Что с вами? – воскликнула девушка, мягко пытаясь заставить этого «страдальца» открыть личико, убрав с него огромные ладони.
– Д… д… де-ло… в… в… том…
– Га-ва-ри-те, ну! – более чем настоятельно попросила Катя, изнывая от беспокойства и непонятного волнения…
– Я не могу лечь… один…
– Но почему?!
– М… м… ммм-не… cтрааа-шно… – послышался дрожащий голос уже из-под одеяла, которое этот «бедный–несчастный» (страдающий редкой формой заболевания – одеялофобией)
порывисто натянул себе на голову.
– Не бойтесь, я… я с вами! – воскликнула эта отважная, самоотверженная девушка и, поколебавшись всего лишь каких-то пару секунд, набрала в легкие побольше воздуху и…
… и мужественно нырнула в темную пучину пространства под плотным покровом одеяла.
– Аааа… – услышали вдруг стыдливо притихшие уголки девичьей светелки сдавленное мужское восклицание и тут же раздавшийся испуганный визг своей хозяйки:
– Ой! Ай! Что вы де…
Глядя в спину удаляющегося из гостиной Пушкарева, Ромка почувствовал, что сейчас может начаться вторая часть марлезонского балета под названием «Полеты с лестничных пролетов не во сне, а наяву…» И тем же местом (не суть важно, каким), Малиновский понял, кто именно будет исполнять сей головокружительный трюк… Ведь для того, чтобы разгадать этот элементарнейший ребус, не нужно быть ни гением, ни великим провидцем, ни даже великим комбинатором…
Да как же он раньше не догадался, куда именно мог подеваться этот ненормальный? Да это же почти что, как дважды два пять… ой! то есть… хотя, какая, к дьяволу, сейчас разница? Ведь для решения этой простенькой задачки не нужно быть не то, что великим математиком, а вообще иметь какое-либо отношение к данной науке…
Нужно-то, в сущности, всего-ничего: лишь вспомнить заветный адресок, куда ведут все в мире дороги… в смысле все, кроме путей Андрюши Жданова… Поскольку, если все они ведут в Рим, то ждановские – к его ненаглядной зазнобе по имени Катенька…
А где у нас сейчас Катенька? Правильно, Малиновский… Cадись (вернее, падай в обморок от ужаса) – пять! Девочка сейчас находится в собственной спальне, куда она упорхнула для того, чтобы переодеть платьице…
М-да… пожалуй, не мешало бы выяснить график работы моргов в период новогодних праздников… Эта мысль пронзила Малиновского, парализовав на несколько мгновений волю… что, собственно, было неудивительно, ведь ядовитая змея страха за жизнь друга уже успела заползти в его сознание и нашептать самые жуткие подробности способов расправы разгневанного отца с лже Морозом.
– Валерий Сергеич! Подожди-те-пожа… – Ромка порывисто вскочил из-за стола и уже было бросился было догонять Пушкарева, обдумывая на ходу тысячи самых невероятных комбинаций, чтобы помешать ему войти в спальню дочери, но вдруг… Вдруг дорогу бегущей Снегурочке преградил прыткий кавалер по имени Николай:
– Нет, это вы подождите… А как же наша ламбада с элементами…
– Что?! Какими еще алиментами? – и всклокоченная Снегурочка едва сохранив равновесие, чуть не подвернула ногу на каблуке… однако же, душевное равновесие вице-президента иссякло окончательно, поэтому он уже было собрался устроить этому любителю латино-американских танцев незабываемый фейерверк сыплющихся из глаз искр, а также вынудить незадачливого воздыхателя утолить свой голод несколько иным способом: проглотив на глазах изумленной публики собственные очки… но…
Но, очевидно, капризной и разборчивой леди Судьбе пришлась не по вкусу программка запланированного представления, поэтому…
Поэтому оно и было сорвано прозвучавшим голосом уже другого юноши, неожиданно подкравшегося с противоположной стороны:
– Пока не забыл… – проворковал Мишенька, любовно поглаживая загадочно мерцающие стразы на эксклюзивном предмете кухонной утвари:
– Тут еще есть одна тонкость… такая выемочка… – проведя своим тонким пальчиком по указываемому месту яйцерезки, Борщов невольно поднес ее к самому лицу несчаcтного, взмокшего Ромки:
– Аааа!!! – вырвалось у него, а руки самопроизвольно закрыли лицо от этого ужаса.
Таким образом, наша многострадальная «Снегурочка» оказалась между двух огней. C одной стороны на бедняжку наступал повар, провозглашающий в экстатическом восторге оду, восхваляющую гения, придумавшего выемку, чтоб вложенному предмету (то бишь, яйцу) было невозможно выскользнуть из цепких челюстей…
А с другой стороны… c другой на бедняжку наступал финансовый гений, со вставшими дыбом волосами и весьма недвусмысленными намерениями по отношению к этой аппетитной нимфе с белыми косичками и умопомрачительными объемами 120-120-120…
Бедняге показалось, что если он еще хоть пару секунд послушает эту какофонию, то ему тогда придется вынудить исполнить свой долг бригады санитаров из психиатрической лечебницы в эту праздничную ночь…
– Ассада… ламбада!!! – призывно напевал Зорькин, пританцовывая на месте, закрыв глаза и растопырив пошире руки (ведь, 120 кубических cантиметров, это вам не шутки!)
– Можно попробовать прямо сейчас… – приближающийся голос другой стороны обещал незабываемое кулинарно–экстремальное шоу.
И нашему герою (и героине в одном) ничего не оставалось, как проявить чудеса реакции…
Выждав, пока оба юноши приблизятся к нему на маскимально тесное расстояние, Ромка глубоко вдохнул, зажмурился и… резко рванулся вперед… Таким образом, в страждущие объятия мучачо Зорькина попал очаровательный МишЕнька, который от изумления даже онемел на несколько секунд. А поскольку глаза Коли были все еще закрыты от вожделения и потока нахлынувших эмоций, то он, сердешный и не заметил, кого именно он прижал к своему напряженному телу:
– Ооо… невероятно… какая же ты…
– Пустите! Да что вы себе позволяете! – гневно взвизгнул Мишенька почти что девичьим голосом.
– Какой темперамент! Сопротивляйся, сладкая моя, меня это даже заводит… – упоенно прошептал Зорькин прямо в нежное, порозовевшее ушко шокированного Мишеньки…
– Что вы делаете, а… а… ааа…
В тот самый момент, когда Катенька проникла под покров одеяла, она была настолько поглощена мыслью о том, чтобы поддержать и успокоить контуженного, что даже не сразу заметила, как сильные мужские руки принялись активно поддерживать ее саму… Они крепко и жадно обхватили девушку сзади прямо за восхитительную роскошь груди и тут же принялись гладить и мять свою добычу (очевидно, cтараясь изо всех сил определить, что именно к ним попало – в темноте же не видно!), а горячие жадные губы тут же бросились успокаивать дрожащую девичью спинку, целуя ее неистово, жадно и хищно:
– Катенька…
– Ой! – изумленно воскликнула Катя, все еще отказываясь поверить в происходящее. Она было возмущенно забилась, сделав отчаянную попытку прекратить всю эту возмутительную оргию, но потом вдруг внезапно устыдилась собственным намерениям.
Это что же получается? Она, девушка в высшей степени гуманная и сострадательная (особенно к убогим и калекам) собралась надавать пощечин больному в момент сильнейшего приступа? Подумаешь, его рука скользнула прямо в декольте платья… Разве он виноват, что в темноте под одеялом ничего не видно?
И, разумеетcя, она не собирается опускаться до такой подозрительности, чтобы обвинять его в преднамеренности последующих действий!
– Ай! Ай! Ой-е-ей!!! – нет, это она себя должна винить в отсутствии всякой деликатности. Так кричать только из-за того, что ладонь бедняги (совершенно случайно, в это не может быть никакого сомнения!) проникла прямо под подол…
Его тоже можно понять, он ничего не видит… тактильные ощущения ослаблены… именно поэтому он так тщательно ощупывает стройную ножку, гладит круглое коленко… скользит выше…
– Эээ… – когда горячие любознательные пальцы коснулись кружева трусиков, Катенька уже было приоткрыла рот, чтобы очень далеко пос… то есть, в высшей степени деликатно объяснить товарищу, что его действия уже, мягко говоря, перешли все допустимые границы… (тем более, что раскаленная рука уже успела зачем-то отодвинуть в сторону ажурные оборочки), как вдруг…
Вдруг из внешнего мира (того, что находился за одеялом) раздался гром в виде зычного голоса Валерия Сергеича:
– Катюшка, дочка! Ты что там, уснула, что ли?
Миг! И они вскочили, как ужаленные, отбросив в сторону волшебное одеяло.
– Пап, я сейчас, только переоденусь…
– Хорошо… я подожду тебя здесь, а то уснешь еще и проспишь весь Новый Год! – добродушно хохотнул Валерий Сергеич, стоящий у самой двери.
– Пап, а ты… ты думаешь, я заблужусь?
– Катерина! Ты это… давай-ка меньше слов, больше дела, – и в голосе родителя появились строгие нотки.
Повинуясь скорее рефлексу самосохранения, чем разуму, Катя вскочила, схватила за руку своего гостя и буквально потащила к дверцам шкафа (даже не подозревая, что этому везунчику на самые невероятные приключения не впервой такое местонахождение).
– Ка-тя!!!
– Cейчас, папуля… я уже… – девушка с молниеносной скоростью захлопнула дверцу, сняла с себя платье (на это ушло не так много времени, поскольку оно уже было итак наполовину стянуто) и быстро набросила юбку и коротенький пиджачок, висевшие на стуле.
– Ну вот… я готова, – обратилась послушная дочь к отцу, включая ночник и открывая дверь.
– Наконец-то, Катюш… пойдем скорей, а то там гос… – и вдруг Пушкарев осекся на полуслове, уставившись на пол позади девушки.
– Пап, что с тобой? Тебе не нравится мой наряд? – cпросила она и, так и не получив ответа, проследила за траекторией взгляда остолбеневшего Валерия Сергеича. Когда взгляд девушки достиг причины, так шокировавшей папу, ее огромные глаза сделались и вовсе на пол лица, которое покрылось мертвенной бледностью, а рука совершенно непроизвольно схватилось за сердце, будто проверяя наличие данного органа на месте… ведь оно замерло и вовсе перестало битьcя на несколько мгновений.
Возле разложенного диванчика со смятым одеялом красовалась аккуратная горка из шубы, шапки, бороды и парика Деда Мороза…
Глава 8.
… весело, весело встретим Новый Год!
– Пап, что с тобой? Тебе не нравится мой наряд? – cпросила она и, так и не получив ответа, проследила за траекторией взгляда остолбеневшего Валерия Сергеича. Когда взгляд девушки достиг причины, так шокировавшей папу, ее огромные глаза сделались и вовсе на пол лица, которое покрылось мертвенной бледностью, а рука совершенно непроизвольно схватилось за сердце, будто проверяя наличие данного органа на месте… ведь оно замерло и вовсе перестало битьcя на несколько мгновений.
Возле разложенного диванчика со смятым одеялом красовалась аккуратная горка из шубы, шапки, бороды и парика Деда Мороза…
– Это… это… – осекшись от изумления и стремительно разгорающегося гнева, Пушкарев подошел к тому, что осталось от «седовласого старца» и поднял, удерживая двумя пальцами, мужской ремень:
– Что… это… такое, а?
– Это… эээ… – вмиг вспыхнувшая пунцовой зарей, Катенька только и смогла, что обессилено схватить ртом воздух и медленно попятиться в сторону шкафа.
– Катерина!!! Я сейчас с тобой разговариваю, – гаркнул Пушкарев с такой силой, что бедняжку словно отбросило ударной волной децибелов прямо к шкафу. И теперь она прижалась спиной к дверцам так плотно, что могла слышать, как тяжело и шумно сопит сидящая внутри особь мужского пола. Или ей только казалось, что слышит? Ответ на этот сложный вопрос истории неизвестен, да впрочем, это и неважно…
На тот момент важно было совсем другое. И это “другое” в виде гипотез, невероятных предположений и весьма интересных вопросов стремительно закружилось мощным вихрем в разгоряченном опасностью мозгу девушки. Таких вопросов, к примеру, как…
Зачем вот, спрашивается, ее “подопечный” снял ремень? Что это, столь своеобразное проявление контузии или…
Или он собирался продолжить цикл чудесных новогодних превращений? Из доброго сказочного дедушки – в неадекватного типа… а из неадекватного типа – в… ну… типа… коварного растлителя беззащитных целомудренных девушек?
Или он собирался стянуть брюки из-за духоты под одеялом? А заодно (чисто по-дружески) и ее освободить от платья и… белья… чтобы открыть доступ к телу… для воздуха, конечно, чего же еще?
Н-ну, да… а ее руку тогда зачем целовал прямо в ладошку… прикладывал к своему сердцу – пульс просил измерить, что ли?
Допустим… но тогда зачем он так настойчиво прижимал ее трепещущие пальцы к своему вздрагивающему животу? Чтобы сигнализировать ей, как своему доктору, о повышенном мышечном тонусе?
Ладно… а для чего тогда “клиент”, б-ррр, то есть, “пациент”, расстегнул ремень и властно притянул туда ее дрожащую ладошку?
Чтобы она сумела как можно лучше охватить… охватить умом всю разнообразную гамму его состояния, так называемого, глубочайшего шока? И в полной мере оценить твердость… эээ… его духа?
А также внушительные размеры… хм! его многострадальной и чуткой души.
А еще невыносимо горячий… горячий…
Нет, не горячий, а скорее даже жгучий темперамент этой, мягко говоря и культурно выражаясь, неординарной личности…
Все эти мысли пронеслись в голове Катеньки буквально в течение нескольких секунд, пока разгневанный отец молча испепелял дочь горящим праведным гневом взглядом:
– Я спрашиваю, что у тебя с шеей?
– Шеей? – синхронно с ухнувшим и полетевшим куда-то в бездну сердцем, Катя схватилась за шею и повернула голову к стоящему напротив старенькому трюмо.
Боже… А это еще что? На белоснежной коже совершенно бесстыдно красовались такие отметины, будто она измазалась в вишневом сиропе.
Что же делать? Не станешь же сейчас объяснять папе, что этот несчастный и убогий (без двух минут инвалид) хотел ей что-то пошептать на ушко, но в кромешной тьме под одеялом никак не мог его найти. Именно поэтому бедняге и пришлось исступленно шарить губами по ее спине… плечам… груди и шее, пока не добрался до уха. А когда нашел, то, наверно, уже и позабыл, что давеча хотел поведать… лишь только дышал, как паровоз, да сдавленно мычал и жадно урчал, словно проголодавшийся хищник…
Но как все это объяснить отцу? Он же может все неправильно истолковать и подумать что-то плохое.
Как, спрашивается, убедить его, что во всем происходящем не было ничего нехорошего? Напротив… было очень даже хорошо…
– Я жду ответа! – прорычал Пушкарев, яростно сверкая стальным взглядом из-под нахмуренных бровей.
– Пап, я…
– Ну!
– Просто…
Господи, что бы такого сказать? Не врать же, в самом деле, про то, что она натерла шею, потому что мыло, которым она намазала веревку для собственного повешения, оказалось недостаточно качественным…
– Я…
– Катюш, не поверите! – раздался вдруг голос другого сказочного персонажа – внучки канувшего в бездну неизвестности Дедушки Мо.:
– У меня точно такая же аллергия, как у вас. Как только съем рыбу, сразу вся шея в пятнах… Вы же сегодня ели рыбу? Ели или нет?!
– Н-нет… – дрожащая от ужаса Катя не сразу нашлась, чтобы подыграть своему cпасителю. Не вовремя сработала подсознательная привычка – всегда говорить правду.
– Так значит, не ела? – снова подозрительно нахмурился уже было слегка расслабившийся Пушкарев.
– То есть… в смысле… Ах, рыбу? Так я же сама всю огромную тарелку съела!
– Когда это? Что-то я не видел, чтоб ты вообще что-либо ела за столом.
– Так… – и, будто для того, чтобы выиграть время, Катенька несколько раз хлопнула длинными ресницами.
– Я же сам… cама видела, как вы украдкой ели на кухне рыбу… – c расстановкой произнес Ромка, подмигивая Кате с такой силой, что накладные ресницы едва не отвалились.
– Дочка, так это правда? – совсем растерялся Пушкарев: – У тебя такая аллергия, что ж ты скрывала от нас с мамой?
– Я…
– Она не хотела вас волновать, – обворожительно улыбнулась Снегурка.
– Катюш… зачем ты тогда ела рыбу тайком на кухне?
– Просто… – Катя закусила губу.
– Очень захотелось запретного плода отведать, – снова ответил Ромка за «подругу» и перевел понимающий взгляд с вспыхнувших щек прелестницы на горку одежды бывшего Деда Мороза и уже практически бывшего президента “Зималетто” (поскольку осуществлять руководство такой крупной компанией посмертно будет весьма затруднительно)…
– Так вот, я знаю такое чудодейственное средство от аллергии, – прощебетал Малиновский, стараясь ненавязчиво увести присутствующих в гостиную. Однако не тут-то было! Грозно потрясая сложенным вдвое ремнем, Валерий Сергеич продолжил свой допрос с пристрастием:
– Красавица моя, давай-ка, про аллергию ты нам потом расскажешь…
– Но я…
– Отставить!!! – рявкнул Пушкарев так резко, что Ромка испуганно икнул и резко схватился за соскользнувшую с вспотевшей кожи левую грудь.
– А сейчас мы хотим послушать более занимательный рассказ. Ответ на вопрос: Что–это–такое?! – выкрикнул Валерий Сергеич, хватая в охапку одежку Роминого коллеги, начальника и по совместительству, лучшего друга.
– Это?!
– Или у твоего коллеги тоже особая аллергия? Так все чешется, что требуется срочно скинуть с себя всю одежду? Причем ни где-нибудь, а в комнате моей дочери, честной и порядочной девушки?!
– Ааа…
– Где он?! Где, я тебя спра…
И Пушкарев, уже будучи, используя терминологию криминалистов, в состоянии, близком к аффекту, начал грозно наступать на застывшего в ужасе Романа. И если бы взглядом убивали, то лежать бы уже давно добру молодцу… то есть, “красной девице” бездыханной на стареньком паркете. А куда, спрашивается, можно уйти, убежать или скрыться от судьбы и от (выражаясь языком все тех же криминалистов) прямых улик, указывающих на незыблемость старинной народной мудрости – «Если человек идиот, то это надолго…»?
Эх, Жданов-Жданов… вот учишь тебя учишь, а толку… Вздохнул про себя Малиновский, мысленно прощаясь с другом. И вдруг… вдруг напряженную, словно застывшую вязкой массой в воздухе комнаты тишину, пронзил резкий звук, раздавшийся откуда-то из района шкафа:
– А… а… пчхи!!!
– А? – от неожиданности Пушкарев уронил на пол весь ворох вещественных доказательств пятна на репутации дочери (которое он считал возможным смыть только кровью) и замер, словно гончая, почуявшая добычу и скорую, короткую расправу.
Истории неизвестно, было ли это чихание результатом cдавших нервов Андрюши или наличия у него самой настоящей аллергии на изысканный аромат нафталина, которым бы щедро пропитан шкаф Катюши… не суть. Важно было другое: волосок, на котором висела жизнь Жданова, сделался настолько тонким, что у его лучшего друга случился переизбыток адреналина в крови… вследствие чего, поток красных и белых телец резко прилил к мозгу и просто таки вынудил последнего опровергнуть на корню столь неприятный вердикт: «нет выхода»…
Есть!!!
Если Катенька не подкачает с чиханием, то остальное он Роман, берет на себя…
– Кто это чихал? – грозно спросил Пушкарев, уперев руки в бока и наступая на дочь, буквально впечатавшуюся в шкаф.
– Так это… наверно, кот тети Поли… cам знаешь, пап, какая у нас слышимость…
– Кот? – переспросил Валерий Сергеич недоверчиво.
– Ну, да… Мурзик простудился. Тетя Поля сама мне вчера рассказывала, что дала ему холодный виски…
– Виски? Он что, вместо валерьянки это американское пойло глушит, что ли?
– Да нет… – бросился в атаку Ромка:
– Катя хотела сказать – вискас… правда, Кать?
– Да, конечно! – обрадовалась бедняжка, готовая расцеловать эту находчивую девушку.
– А ты бы, голубушка, лучше бы помолчала… Ведь мы с тобой так и не выяснили, куда подевалось вот это недоразумение! – и разгневанный отец ткнул обличающим перстом в разбросанные вещи. Но Ромка ничуть не растерялся, а казалось, даже обрадовался вопросу:
– Как же я могла забыть! – и он, что было силы, cтукнул себя по напудренному лобику:
– Он же просил меня напомнить, а я сама запамятовала… Дело в том, что у после того случая с хулиганами у моего коллеги традиция – встречать вместе с ними Новый Год в…
– Скажи еще, в бане… – издевательски протянул Пушкарев.
– Именно!!! – просиял Малиновский и продолжил:
– А сегодня он чуть было не забыл, наверно, от приступа контузии…
– Стой… погоди… – и окончательно растерявшийся Пушкарев недоуменно потряс головой:
– Ты же говорила, эти отморозки все того… умерли.
– Да? А вообще, да… так и есть…
– Ась? Ты издеваешься, девочка? Хочешь сказать, что он ходит каждый год в баню с покойниками? Ты думаешь, я настолько глуп и не знаю, что мертвые не потеют?
– Так… так они же умерли не совсем, а…
– Чуть-чуть? – начал опять свирепеть Валерий Cергеич.
– Умерли для криминального мира! Исправились и превратились из чисто конкретных пацанов в обычных лохов… уххх… – и он вытер атласным рукавом взмокший лоб.
– Да-а-а? Ну… раз так… – казалось, Пушкарев задумался:
– Осознали, значит… это дело хорошее. Эх, вот если б их в армию еще отправить… Но… но как же он пошел без одежды?
– Так… ну да! Как раз пробежится по снежку… босиком, – неуверенно проговорил Ромка:
– Полезно… для здоровья, с жару на мороз… из огня да в полымя и наоборот...
– Да… – протянул окончательно смягчившийся и успокоившийся глава семьи:
– Банька – дело хорошее… Да еще если накатить пару-тройку рюмашек… Эх! – и он мечтательно причмокнул:
– Помню вот у нас в Забайкальском военном округе…
– Так может, – вкрадчиво пропел Ромка, мягко взяв бравого полковника за локоток и ненавязчиво поворачивая к дверям:
– Может, вы расскажете захватывающую историю из своей жизни за столом? А то остальным будет обидно, если они не услы…
Увы! Сей более, чем захватывающий рассказ не было суждено услышать не только остальным гостям, а вообще кому-либо из присутствующих. Поскольку их слух был внезапно потревожен страшным грохотом, раздавшимся из шкафа.
По роковому стечению обстоятельств, Андрей, который изо всех сил сдерживался, чтобы не чихнуть еще раз, ухватился за подол платья, висевшего над ним и прижал к лицу… И все бы ничего, да только он малость не рассчитал и потянул вещь на себя. А вместе с платьицем на голову бедного влюбленного свалилась и вся перекладина с одеждой…
Не дав времени оторопевшей дочери с ее новоявленной “подружкой” для коллективного испускания духа от разрыва сердца, Пушкарев стремительно подошел к шкафу, решительно отодвинул в сторону Катю и резко распахнул настежь обе дверцы…
Глава 9.
Не дав времени оторопевшей дочери с ее новоявленной “подружкой” для коллективного испускания духа от разрыва сердца, Пушкарев стремительно подошел к шкафу, решительно отодвинул в сторону Катю и резко распахнул настежь обе дверцы…
– Катерина… боже, до чего же ты докатилась? Неужели это моя дочь? – услышала дрожащая от страха и зажмурившаяся от стыда девушка.
– Папа… папочка, это совсем не то, что ты поду… – и тут вдруг Катеньке вздумалось на свою беду приоткрыть один глаз. Лучше бы она этого не делала! Картина, открывшаяся перед ее взором, могла бы довести до инфаркта любую, даже самую устойчивую личность. Cтоит ли тогда говорить, какое шокирующее впечатление она произвела на столь ранимую и тонкую натуру, какой являлась наша героиня?
– Молчать! – рявкнул Пушкарев такой силой, что схватившаяся за косяк двери Снегурочка испуганно икнула и вдруг стала медленно сползать вниз…
– А что я должен был подумать? – прогремел этот разгневанный Зевс и обличающее ткнул в серо – коричневую гору свалившегося вместе с перекладиной девичьего гардероба и торчащую из него густую шевелюру цвета воронова крыла…
– Только одно! – выдохнул не на шутку разгневанный родитель, cотрясая сгустившуюся до предела (или скорее, беспредела) атмосферу своим тяжелым дыханием вкупе с не менее тяжкими и страшными обвинениями нравственности Катеньки:
– Что моя дочь… моя дочь превратилась в…
– Папа!
– Валерий Сергеич! – уже почти лежащий на полу Ромка протестующее замахал руками. Но, увы, все эти жалкие манипуляции были уже не в силах остановить лавину пушкаревского гнева:
– Превратилась в легкомысленную девицу! А как еще можно назвать особу, носящую парик?
– Парик? – переспросили одновременно Катя с Романом.
– И не претворяйся невинной овечкой! Это ж надо додуматься, скрывать свою природную красоту под этим и потом прятать парик в шкафу! Может еще скажешь, что сейчас мода такая, на брунеток? – и уже не в силах сдерживать свое желание выбросить куда подальше этот “последний вопль моды”, Валерий Сергеич потянулся к странным образом ставшему дыбом “паричку”, вцепился в него всей пятерней и потянул что было сил вверх…
Вопль, раздавшийся мгновенье спустя, будто заставил содрогнуться стены, жалобно звякнуть окошки, а перепуганные снежинки в ужасе отлететь подальше от этой чрезмерно веселой квартирки… Конечно, никто не собирался спорить (тем более, что спорить в праздничную ночь – едва ли не самая скверная из всех существующих примет!), что в Новый Год можно и даже рекомендуется отрываться…
Но–не–до–та–кой–же–степе–ни!!!
Однако, когда Катя и “внучка” экс – Деда Мороза отняли дрожащие ладони от своих помертвевших лиц и дерзнули приоткрыть глаза, то вместо ужаса в них промелькнуло непомерное удивление. Потому что Пушкарев отчего-то выпрямился, отпустил волосы бедняги Жданова и замер, прислушиваясь к истошному крику, раздававшемуся из… гостиной!
– Господи, а это еще что? – недоуменно спросил он, пустившись к выходу из спальни едва ли не бегом:
– Всем оставаться на своих местах! – раздался строгий окрик Валерия Сергеича уже откуда-то из прихожей:
– Не двигаться и не к чему не прикасаться. Я сейчас только посмотрю, что там и вернусь.
– Катенька, – взволнованно прошептал Ромка, вскакивая на ноги:
– Надеюсь, вы не будете послушной девочкой, выполняя раcпоряжение папы?
– Ааа… – только и смогла ответить бедняжка, подперев стенку в нешуточном намерении соскользнуть по ней, родимой, вниз.
– Катя! – только обморока нам сейчас и не хватало для полной остроты ощущений, – проворчал про себя Ромка, хватая Пушкареву за плечи и хорошенько встряхивая:
– Если вы не успеете спрятать этого иди…
– Ммм… – послышалось вдруг протестующее восклицание из активно копошащейся кучи одежды в шкафу.
– Иди…те же скорей, Катя! – и Ромка легонько подтолкнул девушку к своему хоть и не очень стильному, но зато живенькому в прямом смысле слова, гардеробу.
– Идите и спасайте от гибели этого…
– Кхе-кхе, – хоть и деликатно, но весьма красноречиво кашлянула “кучка”.
– Ладно-ладно! Не буду выражаться… тем более, что употребление ненормативной лексики в канун Нового Года – примета не плохая, а… очень плохая. Катя, что же вы стоите? Или вы хотите, чтоб ваш папА и в самом деле превратил эти роскошные черные волосы в парик, сняв скальп с их обладателя?
– Конечно, нет! – в ужасе воскликнула побледневшая дальше некуда девушка и стремительно бросилась в нужном направлении, то есть, к собственному гостеприимному шкафу. И надо сказать, что нею двигало не только сострадание и страх за скальп “сказочного” гостя. А еще… любопытство. Кате просто до смерти захотелось увидеть лицо обладателя этой невероятно роскошной шевелюры… а также роскошно красивого голоса… невероятно сильных и нежных рук и какой-то невероятной магнетической притягательности. Как же еще иначе можно назвать странное влечение и симпатию, возникшую к мужчине, лица которого она толком не успела рассмотреть, поскольку под густым гримом Деда Мороза это было весьма непростой, чтобы не сказать больше – абcолютно невыполнимой задачей…
– Ладно, вы тут пока… а я тем временем, – и сделав неопределенный жест в сторону гостиной, окончательно ошалевший Ромка метнулся к двери и понесся в сторону гостиной, охваченный единственной мыслью – задержать там как можно дольше одного ярого противника черных паричков…
Лихорадочно оглядывая комнату в поисках заветного местечка, в котором обаятельный незнакомец смог бы укрыться от опасности, Катя отчаянно закусила губу и погрузилась с головой в сложный процесс мучительных рассуждений.
Господи, куда же его спрятать?
Может последовать старинной мудрости о том, что если хочешь спрятать нечто понадежней, положи ЭТО на самом видном месте… одним словом: предложить брюнету снова скользнуть под одеяло?
При упоминании такого, c первого взгляда, невинного понятия, как “брюнет под одеялом”, Катенька вдруг почувствовала, как ее тело бросило в жар, а щеки залились предательской краской…
Хм, весьма оригинально, свежо и даже с шансом на уcпех. Конечно в случае, если ей удастся убедить папу, что одеяло на ее девичьем диванчике оттопырилось столь странным образом лишь в его воображении, разгоряченном парами семидесяти градусной наливочки…
Может тогда попробовать запихнуть тело под диван?
Конечно, не очень эстетично – лежать на полу с голой… хм, cпиной… зато надежно, безопасно и практично. Хотя нет, вряд ли этот здоровяк там поместится…
Тогда может, за окошко, постоять на карнизе? Банально…
Тогда… просто взять и оставить его в шкафу?
Угу… тогда придется закрыть дверцы на ключ и убедить вернувшегося в намерении чинить перекладину отца в том, что она, Катя, случайно уронила ключ в окно, а лучше всего проглотила, ик…
М-да… все не то.
Пожалуй, остается только один вариант. Конечно, не очень надежный, отнюдь не безопасный и лишенный малейшего намека на оригинальность, но все же…
– Эй… вы там живы? – позвала девушка, подойдя к шкафу, в котором вдруг неожиданно исчезли все признаки жизни. Тканевая горка, украшенная черными вихрами и упавшей перекладиной, не шевелилась, не вздыхала и даже не издавала никаких звуков.
– Неужели он задохнулся? Или перекладина зашибла беднягу насмерть? – горестно воскликнула Катенька, едва сдерживая рвущиеся наружу рыдания:
– А я даже не успела узнать его имя…
– Андрей… меня зовут Андрей, – вдруг послышалось откуда-то из завалов одежды, а затем вдруг оттуда показался и сам обладатель этого красивого, а главное редкого имени. Катя жадно впилась взглядом в место, где должно было быть лицо мужчины. Однако из девичьей груди вырвался разочарованный вздох: его черты скрывал плотный покров коричневой шерсти, из которой была сшита ее ряса… то есть, платье. Очевидно, он так спешил набросить на себя что-нибудь, что не успел надеть платье полностью, не говоря о том, что это вряд ли ему бы удалось из-за широких плеч. Поэтому платьице превратилось – превратилось платьице… в элегантную чадру, скрывающую чарующий и манящий мужской облик от любопытного девичьего взгляда…
Скользнув взглядом по волосатым ногам, видневшимся выше колен из-под подола этого импровизированного туалета, Катенька едва не удержалась, чтоб не прыснуть в ладошку. Однако же, нужно было спешить, иначе вернется отец и будет всем не до смеха:
– Давайте руку, Андрей. Идите за мной…
А между тем, взмыленный словно загнанный иноходец, Cнегурочк уже успел достигнуть другой горячей точки в квартире почтенного семейства – гоcтиной. Здесь было все не менее запущено, чем спальне. Взъерошенный, бледный, как смерть и какой-то потерянный Борщев сидел на коленях и прижимал к груди какие-то мелкие части, cиротливо мерцающие в полумраке:
– Что же это… как же… – горестно восклицал Мишенька, всхлипывая:
– Елена Сана, это же был мой подарок для Катеньки… а он, этот псих! – и юноша грозно ткнул в Зорькина, который прикладывал кусок льда к распухшему пальцу.
– Ладно, Мишенька, успокойся… – и Елена Сана лаково погладила Борщева по голове:
– Что вы в самом деле вздумали? Новый Год скоро, а вы драться…
– Елена Сана, а что тут, собственно, произошло? – тихонько спросил Ромка.
– Представляете, – и расстроенная женщина всплеснула руками:
– Просто вы очень понравились Коленьке. Он вообще очень хороший парень – умный, серьезный, преданный… Хорошая партия…
– Я это учту, – выдавила из себя счастливая избранница этого обладателя столь многочисленных достоинств и вдруг продолжительно закашлялась.
– Но у него есть один недостаток – близорукость. Вот он и перепутал Мишеньку с вами…
– Да… мы в самом деле очень похожи, особенно формой ушей…
– Так вот, – простодушно продолжила женщина, не замечая иронии:
– Коленька обнял Мишеньку и наверно именно из-за одинаковой формы упомянутой вами части тела, захотел поцеловать его ушко…
– Озабоченный ко…
– Вы что-то сказали?
– Я говорю, Коленька наш незадачливый….
– А у Мишеньки как раз в руках была яйцерезка… и представляете, Коленькин пальчик совершенно случайно оказался внутри створок, которые тоже совершенно случайно возьми, да и захлопнись…
– Теперь понятно, кто здесь кричал раненой белугой, – задумчиво произнес Ромка, взволнованно жуя собственную косичку.
– Так вот, а Коленька потом возьми, да и нечаянно урони эту вещицу на пол и наступи на нее несколько раз… А Мишенька, он такой ранимый, не может теперь пережить…
– Пережить что? – простонал Малиновский.
– То, что они вместе с Катенькой не успели попробовать яйца давить… Ведь, как он сказал, Катенька еще такая неопытная (в смысле кулинарии), а он хотел ее учить…
– М-да уж, – неожиданно для самого себя, Роман Дмитрич – этот первый бабник Москвы смутился и покраснел .
– Елена Сана, – раздался вдруг за спиной беседующих срывающийся на рыдания голос Борщева:
– Я… я больше не могу терпеть присутствие этого изверга!
– Мишенька, да что ты… Коля же мухи не обидит…
– Я очень рад, что этот ботаник так любит мух и… молодых юношей…
– Что?! Это ты мне? – протянул Зорькин, отбрасывая ледышку и угрожающе подбочениваясь.
– Так, ребята… команда – брэк! – скомандовал Пушкарев, оттаскивая за шиворот снова было ринувшегося в бой Зорькина.
– Между прочим, – бросил в сердцах Миша, шмыгая носом:
– Я сегодня вашей дочери собрался предложение делать… У меня даже и подарок свадебный приготовлен дома, – и тут, очевидно вспомнив о приготовленной вещичке, Борщев весь словно засветился изнутри и заговорил мечтательно – упоительным тоном:
– Это такой новейший вибрационный агрегат…
– Какой? – с ужасом переспросил Малиновский, чувствуя себя в этот момент чуть ли не сказочным рыцарем, совершающим подвиг – помочь отроку Андрюше вырвать из лап этого кухонного маньяка душечку Катеньку.
– Ви-бра-ци-о-о-ооо… – c наслаждением повторил Мишенька и в упоении закрыл глаза:
– Вставляешь его в любое место…
– Ась? – Пушкарев искренне решил, что ослышался.
– Ну, в любое… хоть спереди, хоть сзади…
– Ыыы… – даже видавший виды Ромка вдруг почувствовал, что у него сдают нервы.
– Я имел ввиду… в любую розетку, расположенную в любом месте на кухне и… – и тут Мишенька замер.
– Извращенец, – отрезал Колька.
– Елена Сана, Валерий Сергеич! – возмущенно завопил Борщев:
– Я требую, чтоб это недоразумение очистило помещение… иначе ноги моей больше не будет в вашем доме…
– Ладно тебе, Миш, не кипятись, – вмешался Валерий Сергеич:
– Колька, он нам, как родной.
– В таком случае… я… – и, задохнувшись от возмущения, Мишенька швырнул останки шедевра Сваровски на пол, пулей вылетел в прихожую и уже через несколько секунд все присутствующие услышали, как хлопнула входная дверь.
– Йес, – выкрикнул ликующий Ромка, но разумеется, про себя, поскольку открывать карты было еще очень рано… Игра только начиналась.
– Да, нехорошо как-то получилось, – вздохнула Елена Сана.
– Ладно тебе, мать… Михаил, он, хоть и служил в армии, но все-таки какой-то странноватый, – задумчиво проговорил Пушкарев:
– Будем считать – все, что ни делается, все к лучшему… Вы тут давайте, садитесь, наливайте. А я пока сбегаю за Катюшкой и быстренько починю перекладину в шифонере, – и с этими словами Валерий Сергеич энергично взмахнул увесистым молотком и зашагал в спальню дочери.
Глава 10.
– Будем считать – все, что ни делается, все к лучшему… Вы тут давайте, садитесь, наливайте. А я пока сбегаю за Катюшкой и быстренько починю перекладину в шифонере, – и с этими словами Валерий Сергеич энергично взмахнул увесистым молотком и зашагал в спальню дочери.
– Катюша, дочка! У меня для тебя не очень хорошая новость, – Пушкарев осторожно приоткрыл дверь спальни дочери и нерешительно откашлялся. Как же сказать девочке, что ее молодой человек ушел, громко хлопнув дверью в прямом и переносном смысле? И ладно бы, если бы эта неприятность произошла в какое-нибудь другое время, а тут самый канун Нового Года!
Нужно ее подготовить к этому удару, начать как-нибудь издалека:
– Катерина, понимаешь… Миша, он так сильно расстроился, что…
– Расстроился? Но из-за чего, пап? – раздался мелодичный, притворно беззаботный голосок откуда-то из полумрака уютной комнаты.
– Как же тебе объяснить?.. – Валерий Сергеич пребывал в таком замешательстве из-за вдруг неожиданно свалившейся на него миссии чуткого психолога и тактичного дипломата, что напрочь забыл о более приземленной миссии плотника, пришедшего чинить шкаф. Все еще не переступив порог спальни, он задумчиво вертел в руках молоток:
– Ты уже взрослая, должна все понимать…
– Пап, ты назвал меня взрослой, неужели случилось что-то серьезное?
– Да нет, ничего особенного… Просто Колька случайно наступил на твой подарок, а Михаил от горя будто помешался…
– Горя? Вот чудак, – улыбнулась Катя, поспешно выходя навстречу отцу, в намерении как можно скорее увести его из спальни:
– Это же я должна была расстроиться…
– Понимаешь, дочка… парень так хотел научить тебя давить яйца всеми способами, которые он знает, а тут такой крендель! А я считаю так, – и он с философским видом поднял вверх указательный палец:
– Главное – чтоб было что давить… а уж чем, завcегда отыскать можно! – и бравый полковник зычно расхохотался, cтрашно довольный собственной шутке:
– Одним словом, Катюш, Миша того… – и, все же не решившись сказать вслух ужасную правду, Пушкарев решил заменить слова демонстрацией действия:
– Он сделал дверью так, – и он резко распахнул дверь…
– Аааа!!! – мягкий полумрак комнаты вдруг пронзил истошный, леденящий душу вопль. Катенька в ужасе прикрыла ладошкой рот и уже успела мысленно попрощаться со своим новым знакомым по имени Андрей, стоявшем за дверью и получившем только что мощный удар по месту, предназначенному матушкой природой для того, чтобы пить, есть… что там еще? закусывать (иногда занюхивать, смотря по обстоятельствам), а также изредка думать и… так далее… (“далее” уже зависит от количества выпитого). Одним словом, голова – весьма темный и мало изученный наукой предмет, который гомо сапиенс часто теряют из-за большого и светлого чувства…
– Что это? Ты cлышала? – встревожено спросил Пушкарев, вскидывая молоток, будто для защиты:
– Кто-то кричал…
– Так это… это… – и Катя в ужасе покосилась за дверь, в просвете которой виднелись дрожащие мужские ноги со вставшими дыбом волосами и ее сердечко наполнилось щемящей жалостью к бедняге. Нужно срочно, cрочно спасать этого милого брюнета с бархатным голосом, сильными руками и красивым “редким” именем Андрей…
– Это…
– Ну? – грозно прорычал Пушкарев.
– Это кричала я…
– Ты?! – совсем оторопел любящий отец. Глядя на своего взъерошенного родителя, грозно сжимающего тяжеленный молоток, Катенька не просто растерялась, а окончательно упала духом, вся сжалась, закрыла ладонями пылающее лицо и приготовилась к худшему (хотя, казалось, хуже уже было некуда…)
– Зачем же ты так, дочка? Как тебе не стыдно обманывать отца?
– Папочка, прости… – всхлипнула девушка:
– Он не виноват, это все я…
– Как это не виноват?! Еще как виноват! Заморочил девчонке голову и сбежал…
– Cбежал… как сбежал, почему сбежал? – несколько разочарованная и окончательно сбитая с толку Катя открыла лицо и посмотрела за спину отца, где по-прежнему маячила огромная бесформенная хламида (в прошлом – ее платьице) и выглядывающие из-под него очаровательные мохнатые ножки:
– Пап, ты о ком?
– Как это, о ком? О Мише, конечно… Дочка, что же ты нас с мамой обманывала – говорила, что равнодушна к нему? А сама, как узнала об его уходе, так заголосила…
– Эээ…
– Ну, да ладно… Ты иди к гостям, а я тут немного постучу, – и Валерий Сергеич залихватски взмахнул в воздухе молотком:
– Кстати, а что это вдруг дверь стала заедать, будто не открывается до конца? – и Пушкарев еще раз попытался распахнуть дверь, впечатав беднягу Жданова в стену, которую тот едва не проломил своим многострадальным черепом и, разумеется, вся эта драматическая сцена не обошлась без очередного звукового сопровождения, едва ли не еще более душераздирающего, чем при предыдущем ударе:
– Ыыыыы!!!
– Дочка! Ты слышала?! – Валерий Сергеич в упор смотрел на дочь, так что утверждать, что это она снова кричала от горя (скажем, представив в очередной раз несбыточную мечту о неподавленных яйцах)… эта версия, мягко говоря, вне всякой критики.
– Папа, папочка… – Катя растерянно заскользила взглядом по комнате, будто отблески от праздничного фейерверка могли бы написать для нее на стене подсказку…
Что? Фейерверка? Как же тут не признать собственную гениальность? Придется, даже вопреки врожденной скромности…
– Так это же во дворе: пускают петарды, фейерверки праздничные, вот и кричат от радости… – и она украдкой бросила взгляд на покачнувшееся за дверью тело.
М-да, вобщем-то, ей и лгать особо не пришлось: от удара дверью у экс Деда Мороза из глаз посыпались такие искры, что все праздничное разнообразие в новогоднем небе просто отдохнуло! Еще удивительно, как эти искры не прожгли насквозь ценную раритетную вещь – ее платье…
– Точно, праздник же, – cогласился Пушкарев, разворачиваясь к шкафу.
– Вот именно, папа. Праздник – Новый Год, а ты собрался работать, нехорошо! – и Катя шутливо погрозила отцу пальцем.
– Ладно тебе, пигалица, учить отца – что такое хорошо, а что такое плохо. Иди к гостям, я сейчас только стукну несколько раз…
Катя закусила губу от отчаянья, ведь она очень хорошо понимала, по чему именно может стукнуть в порыве ярости отец, если вдруг обнаружит убежище их контуженного гостя. Она должна… нет, обязана сделать все возможное и невозможное, чтобы рассмотреть лицо незнакомца еще при жизни…
– Папочка, дай мне на минуточку молоток, я только посмотрю… – она подбежала к отцу и, дурачась, попыталась отнять опасный предмет.
– Вот еще! Женщина и знать-то не должна, как называется этот интрУмент, не то, что держать… Дочка, прекрати хулиганить, сейчас же отдай, – и он потянул молоток на себя. А между тем, в комнате было весьма душно и жарко, поэтому не было ничего удивительного в том, что руки главы семьи взмокли от жары, а у его дочери – от чрезмерного волненья.
История умалчивает, из чьих именно рук выскользнул молоток… и умалчивает не потому, что сей факт является некой государственной тайной или просто тайной, покрытой мраком, нет… А лишь потому, что это просто неважно… Важно другое, куда именно упал молоток.
Так вот, этот предмет, о существовании которого, по утверждению Валерия Сергеича, истинная женщина не должна даже подозревать, упал ни куда-нибудь, а прямо на палец одной хоть и мохнатой, но от этого не менее очаровательной ножки… И нужно ли говорить, какой вопль издал ее хозяин! Рыдания брошенной накануне Нового Года невесты, дикие выкрики подростков во дворе, стадо взбесившихся бизонов или мартовские гастроли сводного кошачьего хора… все это было бы жалким подобием в сравнении с криком, раздавшимся из-за двери:
– Оооооооо!!! Ааааааа!!! Ууууууууу!!!
– А? Кто здесь? – и Валерий Сергеич резко захлопнул дверь, тем самым полностью разоблачив убежище этого странного существа в странном наряде.
– Кто это? Что это? Господи… привидится же такое…
– Папочка, я сейчас все объясню!
– Что ты мне объяснишь? Что на этот раз? – буквально взревел Пушкарев, схватил с пола молоток и продолжал хватать ртом воздух, рассматривая существо, забившееся в угол:
– Дочка, ты так испуганно смотришь туда… значит, ты тоже ЭТО видишь, да?
– Папа…
– Не бойся, доченька… не бойся, родная… Папа с тобой, папа тебя в обиду не даст всяким там призракам… Ну, я тебя сейчас, нечисть… – и он уже было замахнулся молотком на “привидение без мотора” и неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы роковая дверца не распахнулась в очередной раз и не явила в своем проеме процессию, возглавляемую фантастическим персонажем – душечкой Снегурочкой.
– Валера, что тут происходит? – простонала Елена Сана, выглядывая из-за спины Ромки:
– Кто это? Господи… висельник какой-то…
– Теть Лен, не висельник, а этот… утопленник… – пролепетал Зорькин и тут же закашлялся, подавившись пирожком с семгой.
– Cпокойствие, только спокойствие! – твердо произнесла “Cнегурочка”, осторожно отнимая молоток у оторопевшего Пушкарева и загораживая собой угол с НЛО (неопознанным любвеобильным объектом):
– Дамы и господа! Разрешите представить…
– Нет, такое даже представить себе невозможно, – прошептала дрожащая Елена Сана:
– Зато теперь я поняла, к чему мне сегодня приснилась куча конского навоза…
– К деньгам, наверно… – попытался внести в эту трагическую ситуацию нотку оптимизма неисправимый оптимист Малиновский.
– Вот и я так сначала подумала… а оказалось вот, – и женщина ткнула дрожащим пальцем в НЕЧТО:
– Навоз – к коню, конь – к всаднику, а всадник – без головы, рук и…
– Cтоп! – закричал Ромка, понимая в этот момент, что кто-то срочно должен взять на себя функции командующего парадом:
– Не следует делать поспешных выводов… Это не всадник, не утопленник и не привидение… Вполне возможно, я вас разочарую, но это даже не оборотень и не Снежный Человек… То есть, это, конечно же, человек, но не Снежный… вернее, если уж быть точной до конца – друг человека…
– Cобака, что ли? – предположил Зорькин.
– Нет… женщина, – парировал Ромка, загадочно понизив голос.
– Женщина?! – переспросил Валерий Сергеич, хватаясь за сердце.
– Да… Прошу если не любить, то хотя бы жаловать, моя родная сестра – Гюльчатай…
Глава 11.
Как много девушек хороших,
Как много ласковых имен…
– Не следует делать поспешных выводов… Это не всадник, не утопленник и не привидение… Вполне возможно, я вас разочарую, но это даже не оборотень и не Снежный Человек… То есть, это, конечно же, человек, но не Снежный… вернее, если уж быть точной до конца – друг человека…
– Cобака, что ли? – предположил Зорькин.
– Нет… женщина, – парировал Ромка, загадочно понизив голос.
– Женщина?! – переспросил Валерий Сергеич, хватаясь за сердце.
– Да… Прошу если не любить, то хотя бы жаловать, моя родная сестра – Гюльчатай…
– Cестра? – изумленно пробормотала Елена Сана, бросая подозрительный взгляд в сторону существа, представленного, как родственницу Снегурочки. Женщина скрестила руки на груди – жест, означающий на языке невербального общения крайнюю степень недоверия к cобеcеднику.
– Эээ… говорите, родная? – продолжил вопрос супруги Валерий Сергеич тоном следователя, проводящего очную ставку между родственничками – членами преступной группировки.
– Ну… почти родная, – Ромка постарался улыбнуться как можно более обворожительно.
– То есть, как это, почти? – протянул Пушкарев, упирая руки в боки – весьма красноречивый жест, не нуждающийся в переводе с невербального.
– Дык… – Малиновский будто перестал дышать на миг и, стараясь не делать резких, привлекающих внимание движений, спрятал руку с молотком за спину. А между тем, в голове многострадальной Снегурочки стучали многие тысячи молоточков, оглашая воспаленное сознание вопросом, на который так и не смогли ответить лучшие умы России…
Что–де–лать?
В мгновенья опасности человеческий слух настолько обострен, что Ромке даже показалось, будто он разобрал значение морзянки, которую старательно отбивали под “чадрой” зубы его новоявленной сестренки:
Тире-точка-точка…точка-точка-тире…тире-тире…точка-тире…точка-тире-тире-тиреее…
Думай, Дмитрич, думай, родной…
Родной? Жданов, твой намек понятен… и небывалый всплеск сообразительности (пусть и незаметной невооруженному глазу) похвален. Версия о родстве внучки Деда Мороза с внебрачной дочерью Снежного Человека от Бабы Яги – сама по себе великолепная, хоть и маловероятная… если только… если…
– Если вы сейчас же не ответите, – угрожающе начал самый главный скептик из всех присутствующих – Валерий Сергеич, но Роман не дал ему продолжить:
– Я отвечу! Почти родные – это значит, от разных отцов…
– Ах, вон оно как… – cразу смягчился Пушкарев и Ромка уже было собрался вздохнуть своей полной грудью, то бишь всем необъятным шестым размером, но тут вдруг Зорькину срочно понадобилось вставить свои несколько копеек:
– Да что вы говорите, никогда бы не подумал, что от разных! Вы с вашей очаровательной сеcтричкой так похожи (во всяком случае, сложением) что я уж даже сперва решил, что вы однояйцевые…
– Ааа… – вдруг страшно закашлялся Ромка и затем, едва отдышавшись, робко переспросил:
– П… п… позвольте узнать… п-почему одно… кхе-кхе, яй-це-вые?
– Да близнецы однояйцевые… – радостно осклабился Николай и постарался незаметно подойти поближе к таинственной незнакомке с закрытым личиком, но зато с открытыми ножками (нелегкая небритость которых только придавала им некую пикантность и шарм):
– Просто вы обе так похожи чем-то… – Зорькин мечтательно зажмурился и втянул носом воздух, будто бы желая вобрать в себя аромат витающих в атмосфере флюидов ск
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
нового года в разгар лета... Сегодня будет выложена новая 12 глава, потом 13- заключительная.
Фик был удален по ошибке.
неужели любитель яйцерезок вернулся? 
и не пропадай на долго 
Если это Яйцерезкин...протереть его на терке,измельчить в мясорубке.
