≈13≈
- Je te retéléphone, Fillippe. D’accord? /Я тебе перезвоню, Филипп. Хорошо?/
Он замер и медленно повернулся, услышав её чуть хриповатый голос. Теперь он узнавал только её голос.
Она вошла в здание, остановилась у дверей, и разговаривала по телефону, снимая пальто.
- Non, - рассмеялась, прижимая трубку ухом к плечу. – Un peu plus tard. Je te promets./ Чуть позже. Я тебе обещаю./
Снова улыбнулась и, сказав лёгкое “Salut”, отключила телефон и убрала его в сумку.
Он с трудом отвёл взгляд. Мельком посмотрел на Киру. Заметив удивление той, отвернулся. Поднял голову и стал следить за загорающимися цифрами, отсчитывающими этажи: 10… 9… 8…
- Здравствуйте, - её голос прозвучал совсем близко. И он резко обернулся, потому что интонации этого голоса… они… они были такими же, как и пять лет назад.…Как будто она чуть-чуть, совсем чуть-чуть не договорила… “Здравствуйте…Андрей Павлович”. И он почти ответил: “Здравствуйте, Катенька!”.
Но осёкся уже после “Здравствуйте”. Она не смотрела на него. Смотрела на Киру. А Кира…нет, она не смотрела, а разглядывала. Узнавала.… Губы скривились в непонятной усмешке.
- Екатерина Валерьевна! Что я вижу! Вы просто до неузнаваемости изменились!
Реплика получилась злой и язвительной. Воропаева нарывалась. Он чувствовал это. Непроизвольно сжал кулак в кармане брюк. А давно уже забытый инстинкт выскочил из глубин сознания: “Я не позволю её обижать!”
- Не так уж и до неузнаваемости, раз Вы меня узнали, Кира Юрьевна, - ответила Катя. И инстинкт, пятясь, огибая острые углы, снова ушёл вглубь, оставив после себя дорожку досады и раздражения. Нелепый порыв.… Зачем он? Зачем он Ей?
2…1… Лифт приехал и радушно распахнул двери.
- Прошу Вас, Катя, - усмехнувшись, сказала Воропаева. Катя, кивнув, прошла вперёд. Он лишь молча ждал, пока они обе зайдут и… видел разницу. Ошеломляющую, странную и непонятную. Кира проигрывала Кате. Во всём. В поведении. В манерах. Даже во взгляде. Взгляд бывшей невесты был злым, насмехающимся, высокомерным. На Катином же лице не отражалось никаких эмоций. Спокойна, уверена в себе. Ей не было никакого дела до прожигающего её блеска в глазах стоящей напротив женщины. Но струхнувший инстинкт снова выполз из своего укрытия, и Жданов чуть было не поддался ему и не встал между двумя женщинами, закрывая собой невидимые молнии злости. Но лифт благополучно остановился на нужном этаже, и Воропаева, не оглядываясь, вышла из кабины.
- Андрей Павлович, - поздоровавшись, сказала администратор ресепшн, - Фабрис Дюбуа ожидает Вас в приёмной.
- Хорошо, - кивнул Андрей, - Милко уже здесь?
- Да.
- Передайте ему, пожалуйста, что мы его ждём.
- В кабинете Александра Юрьевича?
- Да!
Да! Да! Да! Потому что они пойдут не в “президентский кабинет”, а в кабинет Воропаева. Это ведь совсем разные вещи.
~~~~~~~
- Нет, МилкО, это не возможнО. Так я не есть согласЕн, - говорил на ломанном русском Фабрис, откладывая эскиз в сторону. – Эта модЕль не сочетаетЦА с изумрудамИ.
- Нет, Вы слЫшали, что говОрит этот челОвек! – зималеттовский дизайнер всплеснул руками и посмотрел по очереди на Катю и Андрея. – Мои мОдели не дОстойны изУмрудов? Нет, Это уж слИшком! ДАже для мЕня!
- Милко, послушайте, Фабрис со всем не это имел в виду.
Она склонилась над маэстро и одарила его очаровательной улыбкой.
- КАтя! – посмотрел на неё Вуканович. – Катя ПушкАрёва как всЕгда против мЕня!
- Милко, ну что Вы! Я ни в коем случае не против Вас. – Положила ему руку на плечо и легонько сжала. – Я просто хочу…
- ЖдАнов, - прервал её дизайнер, наклонился вперёд и взглянул на Андрея. Тот, присев на край стола, рассматривал какие-то документы. – Жданов!
- Что, Милко? Что?
- ГусЕница…
Она резко убрала от него ладонь и выпрямилась.
- …преврАтившаяся в бабОчку! Жданов, как тЕбе удАвалось прятать за Отчётами её Улыбку?
И стало обидно. За ту, за прежнюю Катю. И ответный вопрос сам сорвался с губ.
- А, может, ты плохо смотрел?
Папка с документами резко захлопнулась, а две тёмные точки карих глаз впились в лицо дизайнера.
… Что это с ним? Он меня защищает? Или защищает себя? Сейчас ведь так легко можно было бы объяснить свой абсурдный служебный роман: «Я хороший, я видел, а вы не видели»…
- Я всЕгда смОтрю очень хорОшо, - ответил Милко. – А ты вОт не Очень, раз отпУстил тАкую красОту.
- Я Вам не мешаю, нет? – подала голос Катя.
- А ты не смУщайся, - взглянул на неё Вуканович. – Скромность не Идёт тАкой женщИне.
- Милко, - её зрачки сузились, а пальцы чуть сильнее сдавили плечи. – Вы так и не договорились о моделях. Вам не кажется, что лучше заняться делом? Тем более что времени у нас не так уж и много. Я сегодня должна отправить отчёт Доминик.
- Дело генИального дИзайнера – это твОрить красОту, видЕть и оценИвать её, а нЕ думать об Отчёте.
… Что ж Вы раньше-то не увидели и не оценили? Что же Вы смотрите только на то, что лежит на поверхности? Одежда, побрякушки, улыбка.… Противно слушать!..
…Пять лет назад… …Париж…
…- Послушать? Вы хотите послушать историю моей жизни? Они сидели за столиком в кафе, где известный и горячо любимый французами шансонье, Джо Дассен, под музыку рассказывал о своей давней любви. Жан-Поль ничего не ответил. Молча смотрел на неё. - Зачем Вам это? Какое Вам дело до страшной русской, пятнающей честь Вашей компании? Говорят, что лицо может быть бледным. У неё был бледен голос. Безжизненный, тихий, он срывался с сухих губ. Официант принёс бутылку коньяка и одну рюмку. Жан-Поль, не говоря ни слова, наполнил её и протянул Кате. - Пей! - Я не пью коньяк, - сказала она, уставившись стеклянным взглядом в одну точку. - Считай, что с этого дня пьёшь! Давай! Она равнодушно взяла рюмку из его рук и одним движением выпила всё содержимое. Горячее и неприятное, спиртное ударило в нос. Она резко поставила фужер на стол и закашлялась. Через несколько секунд дыхание выровнялось. Неприятные ощущения прошли. Тепло начинало медленно распространяться по всему телу. Она устало поставила локоть на стол и, закрыв глаза, уткнулась лицом в ладонь. - Что Вы от меня хотите? - Мне нравится, когда люди говорят по делу, а не отвлекаются на ненужные реверансы. Я хочу знать, зачем ты делаешь из себя посмешище? - А с чего Вы решили, что я его из себя делаю? – она вскинула голову и криво усмехнулась. – Я и есть посмешище. - Опять не по делу. Я не спрашиваю, кто ты есть, я спрашиваю – зачем ты всё это с собой делаешь? Вот эти балахоны, - он перегнулся через стол и дёрнул её за рукав кофты, - эти нелепые детские очки. Ты что не видишь, как ты выглядишь? Она вдруг рассмеялась. От души. Откинувшись на спинку стула, она рассмеялась во весь голос. Так громко, что даже люди, сидящие за рядом стоящими столиками, обернулись. А ей было плевать! Пусть смотрят! Пусть он, этот чужой человек с серьёзным и насмехающимся взглядом, устыдится её! Пусть ему будет неловко от того, что он привёл такую… такое посмешище в людное место и сейчас сидит с ней за одним столиком. Когда-то она не посмела очернить репутацию другого ЧУЖОГО человека, хотя так хотелось.… Хотелось, чтобы он… чтобы он понял, что такое - быть осмеянным! Тогда не решилась, а сейчас ей было плевать! - А Вы что, знаете, как я выгляжу? Вот Вы все, - она раскинула руки в стороны, - Вы все, кто с таким пренебрежением смотрит на меня, Вы знаете, как я должна выглядеть? Откуда? Ах, да! Вам же написали об этом в глянцевых журналах! “Elle”, кажется, или “Cosmopolitan”? Или, - наклонилась к чему через стол и прошептала, - Вам об этом сказал сам Господь-Бог? Она думала, что после этой выходки чужой человек с серьёзным взглядом вскочит с места и уйдёт прочь, адресовав ей какое-нибудь нелицеприятное ругательство. Ведь она своим поступком наверняка сильно подмочила его репутацию, и если ему совсем не повезло, то уже завтра в жёлтой прессе ярко запестреют статьи об этом инценденте. Но Жан-Поль никуда не ушёл. Равнодушно отнёсся к удивлённым взглядам оборачивающихся на них посетителей кафе, достал из кармана пачку сигарет, прикурил и, закинув ногу на ногу, продолжал мирно сидеть на стуле. - Это всё? – спросил он, когда словесный поток его спутницы закончился. Она безвольно свесила голову. Он медленно выпустил дым изо рта, снова наполнил рюмку. - Пей! Не стала отнекиваться. Послушно осушила стопку. - Теперь по делу! “Elle” и “Cosmopolitan” – это картинки, на которые, не спорю, приятно смотреть и, может быть, женщины там находят что-то полезное. Я не знаю – читал не более двух статей – мне они показались слишком глупыми и наивными, но моя жена часто чем-то там зачитывается. Но это не значит, что и её я считаю глупой. Просто мужчины и женщины по-разному смотрят на одни и те же вещи. Это так, для справки. Теперь о тебе. Если женщины, насмотревшись красивых картинок, скажут, что ты выглядишь немодно и некрасиво, то я, как мужчина, скажу, что ты выглядишь НЕПРИВЛЕКАТЕЛЬНО. Как женщина ты мне неинтересна. Я надеюсь, что тебя не обидели мои слова. Тем более, как я посмотрю, к подобному ты уже привыкла. Ты вот мне сказала там, в кабинете, что хорошо считаешь и делаешь отчёты, так? Значит, мозги у тебя есть. И этого я отрицать не могу. - И что это меняет?- усмехнулась Катя. - Если бы это ничего не меняло, поверь, я бы не тратил ни моё, ни твоё время на эти разговоры, - совершенно серьёзно ответил Жан-Поль. – Идём дальше. Раз ты умная, скажи мне, для чего Бог дал красоту женщине? Ну? - И зачем? Он ухмыльнулся. - Не хочешь отвечать? Что ж! Значит, я тебе повторю прописную истину – для того, чтобы привлечь мужчину. Усталый взгляд, затуманенный из-за ударившего в голову алкоголя. Опустившиеся плечи. Обмякшее тело. Сейчас ей было всё равно, кто и о чём говорил. - Действительно, прописная истина. Сами же сказали; я непривлекательна для мужчин. Он прищурился и посмотрел ей в глаза. - Ты видимо не совсем поняла, что я имею в виду. Я говорю не о длинных ногах или симпатичном личике, я говорю о душевной красоте и гармонии, на которую мы летим, как мотыльки на огонь. И которых у тебя не то, что невидно, а такое ощущение, что ты о них и понятия не имеешь. - О душе? Вы говорите мне о душе? – взорвалась Катя и стукнула кулаком по стулу. – Не смейте мне говорить о душе. Вы всё лжёте! Длинные ноги и симпатичное личико - это первое и самое главное, что вам нужно, а над всем остальным вы только насмехаетесь, и в душу плюёте, как только она перед вами открывается! Он снова затянулся, выпустил в сторону дым. Посмотрел на оранжевый огонёк на конце сигареты. - Ты кидаешься обвинениями совершенно безосновательно, - спокойно сказал он и посмотрел ей в глаза. - Вы так думаете? Под действием крепкого алкоголя медленно и верно снова открывались незажившие раны. И то, что так и осталось невысказанным, само собой стало облекаться в слова и слетать с её губ. То, чего она так и не смогла сказать Андрею, она выговаривала Жан-Полю. То повышала голос, то наоборот шептала, как будто боялась быть услышанной. То глупо смеялась, то заливалась слезами и неуклюже размазывала их по лицу. И говорила, говорила, говорила.… Чувствуя, как с каждым произнесённым словом всё больше слабеет. Когда закончились слова, не осталось и сил. Если бы её сейчас попросили встать, то она бы не смогла – рухнула бы прямо на пол. Она не заметила, когда чужой мужчина с серьёзным взглядом выкурил все сигареты. Поняла это только после того, как он подозвал официанта и попросил принести ещё одну пачку. - Так что не смейте говорить мне о душе, - устало сказала она. – Хотя… как хотите, от моей души всё равно ничего не осталось. - Если ты думаешь, что ты меня удивила, - пожал плечами Жан-Поль, - то ты в этом сильно ошибаешься! А знаешь почему? Потому что подобные вещи встречаются налево и направо. Красивые куколки охмуряют богатых стариков, чтобы получить наследство после их смерти, а некоторые делают всё возможное, чтобы эта смерть наступила как можно раньше. Смазливые мальчики соблазняют состоятельных дам, чтобы находиться на их попечении и тянуть с них деньги. И это в обычной жизни. А в мире бизнеса, всё гораздо сложнее. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. На моих глазах муж специально толкал свою жену в постель к другому, чтобы получить от того деньги на заключение очень выгодной сделки. Таких примеров можно приводить сотни. Если ты когда-нибудь захочешь, я расскажу тебе подробнее. - Зачем Вы обо всём этом мне говорите? - Затем, чтобы ты поняла: не ты – первая, не ты – последняя. Так было, есть и будет. Это жизнь, и никуда от неё не денешься. А хочешь, я тебе расскажу, почему с тобой это случилось? - Я знаю. Потому что только наивные дуры, такие как я, могут поверить в сказки о любви. Он в первый раз за вечер засмеялся. Кивнул официанту, который принёс сигареты, и продолжал хохотать. - Да, Вы правы! – сказала Катя. – Очень смешно! - Наивные, я согласен, - посерьёзнел Жан-Поль, - но не дуры. На такие ловушки попадаются женщины, зацикленные на своих комплексах и страдающие полным отсутствием уважения к себе. А ещё те, кто испытывает недостаток мужского внимания, что является следствием этих же комплексов. Вернёмся к началу: ты непривлекательна как женщин, а значит ты полностью неуверенна в себе. Ты понимаешь, о чём я говорю? - Вы сами себе противоречите. Откуда может появиться уверенность, если я каждый день смотрюсь в зеркало? - Ты хочешь изменить свою жизнь? Найди в себе силы изменить себя. Оденься по-другому, подчеркни свою женственность, а не прячь её под этими балахонами. Смени причёску. Увидь сама себя красивой, и станешь уверенной в этом. А потом тебе уже не захочется возвращаться к старому. Начни защищать и ценить себя так же, или лучше ещё больше, чем своего Жданова, и ты увидишь, что обмануть тебя фальшивыми словами о любви станет невозможным. - Я уже пробовала изменить свою внешность, поверьте, стало ещё хуже. - Красивая одежда и ухоженное лицо – это только внешние признаки уважения к себе. Но и не последние. Первый шаг ты уже сделала самостоятельно - ты вырвалась из того болота. Следующий шаг помогу сделать тебе я. Всё остальное будет зависеть только от тебя лично. Захочешь – выкарабкаешься, не захочешь – будешь и дальше вариться в этом дерьме. Третьего не дано. Выбор за тобой! И весь их разговор как в замедленной съёмке стал проходить у неё перед глазами. Медленно появилась и исчезла картинка с деньгами на её столе, сильная рука Жан-Поля на её запястье, первая стопка коньяка, которую он заставил выпить, её дикий и отчаянный смех, после которого он не ушёл и даже как будто не обратил никакого внимание на недоумённые взгляды посетителей, его слова, её рассказ, опустевшая пачка сигарет, и, наконец, «Я помогу тебе». Он не стеснялся её, не жалел, не развернулся и не ушёл, он сказал: выбирай! А что она теряет? Разве хуже чем есть, может быть? Неужели можно оказаться ещё ниже, чем самое дно жизни? И она почему-то перестала бояться этого чужого человека с серьёзным взглядом. Он протянул ей руку, чтобы помочь выбраться “из дерьма”. И она… Она её примет. Теперь уже ради себя. Она хочет всё изменить. - Ну так что? Поторопись, Катрин, Доминик ждёт меня к ужину. - Я согласна, - быстро ответила она, прямо посмотрев ему в глаза. - Согласна на что? Ты выбираешь быть сильной или… - Я выбираю быть сильной. - Я знал, что ты сделаешь правильный выбор! И за этот выбор ты можешь уже начать себя ценить… Но я хочу, чтобы ты мне пообещала кое-что прямо сейчас. - О чём Вы? - Ты никогда, ни при каких условиях, ни разу в жизни больше не устроишь такую истерику, которую устроила при мне сегодня. Истеричная женщина вызывает ещё большее омерзение, чем подлый мужчина. Прошло полгода после выбранного ею решения. Очень сложные 225 дней, в которых было всё: радость, слёзы, восторг, срывы, но … ни шага назад. Только вперёд. Вверх, вверх, со дна к вершине. Профессионалы меняли её внешне, Жан-Поль – внутренне. Он учил её плавать по реке жизни: подхватывал там, где она погружалась под воду, и стоял в стороне в те моменты, когда у неё получалось плыть самой. Он ни на минуту не давал ей расслабиться, был слишком резок и категоричен, порой даже жесток, но она знала, что его плечо всегда окажется рядом в трудный момент. Спасибо ему: тема Андрея и вообще её жизни в Москве больше не поднималась. А ей и не нужно было этого. Вернее, ей нельзя было делать это. Потому что чем красивее в зеркале и увереннее в себе она становилась, тем сильнее заколачивалось прошлое в её сознании. Только вечерами, вернувшись с очередного светского приёма, она подходила к зеркалу, вглядывалась в своё отражение и говорила… с ним: - У меня получается жить без тебя, Андрей Жданов. Посмотри, как у меня получается! Знаешь, сейчас меня никто не стесняется. А сегодня сказали, что почтут за честь пригласить меня в ресторан. Представляешь? Почтут за честь! А ты чуть голову не свернул, прячась от глаз знакомых. Только немножко жаль, что ты на меня на такую никогда уже больше не посмотришь…
- Посмотрите, пожалуйста, на эскиз и оцените, так ли уж модель на нём не подходит для изумрудов, - она взяла рисунок и положила его перед дизайнерами. – Более того, вы можете посмотреть на это сочетание в живую. Фабрис, украшения же уже привезли?
- Да, конечнО.
- Ну вот и отлично! Давайте пойдём и посмотрим.
Осторожно взяла Милко под локоть и потянула наверх.
- Вот тОлько нЕ надо, нЕ надо с нами никУда хОдить! – Вуканович поднялся и убрал от себя её ладонь. – Мы бЕз вас всё рЕшим. Ваше дело - оргАнизовать и оплАтить, а нАше – отвЕчать за мОдели.
- Милко… - растерянно посмотрела Катя на дизайнера, открывающего перед Фабрисом дверь.
- Ни кАкой не МИлко, рЫба мОя! Лишние сОветчики мне не нУжны. Не пережИвай. Свой Отчёт ты Отправишь воврЕмя, - сказал Вуканович и вышел.
≈14≈
Хлопнула дверь. И они остались одни. За эти пять лет они впервые остались вдвоём.
Одни в кабинете, где о них ничего не напоминало, разве что двери… в конференц-зал и… её бывший кабинет.
“Я сильная, я сильная” – стучало в голове, но уверенность в этом с каждой секундой слабела. Что, казалось бы проще, заговорить, например, о погоде или о том, какие чуднЫе эти дизайнеры с их капризами. А она не могла. Язык прилип к нёбу. И любое слово, которое сейчас слетело бы с губ, было бы нелепым и совершенно неуместным.
…Не молчи, Жданов, не молчи. Это глупо. Что тебе стоит просто улыбнуться и сказать, что погода в Москве вас не балует. Не молчи, Жданов. Вы же коллеги. По работе. Сделай хоть что-нибудь. Предложи воды, кофе. Что же ты как баба растерялся и сидишь, прикованный к стулу? Ты ещё краснеть начни! Она ждёт от тебя ждёт хоть чего-нибудь… Хоть чего-нибудь…
- Мо..может быть, кофе? – сглотнув, спросил он, и, дождавшись её кивка, мысленно считая про себя “раз-два-три”, под стук сердца, дотянулся до трубки и нажал кнопку.
- Будьте любезны, два кофе.
… Я просто посмотрю туда и всё. Спокойно закрою дверь и стану дожидаться кофе. Просто встать, открыть дверь, одним глазком посмотреть и закрыть снова…
- Не возражаете, если я… - Она аккуратно положила сумку позади себя и поднялась.
…Если я что? Посмотрю, не забыла ли там кое-какие документы? Оставила нужные папки? Принесу отчёт? Если я что?...
- Да, конечно, - поспешно сказал он и тоже встал, но сразу же отошёл к окну. “Да, конечно”, он не мог не догадаться, что она имеет в виду. Но смотреть.… У него просто не хватит сил на это смотреть. Стало душно. Нетерпеливо расслабил галстук и тут же убрал руки в карман. Сколько раз за пять лет он смотрел в это окно? Тысячу, несколько тысяч, миллионы. Но никогда картинка не была такой расплывчатой.
Зажмурился и, одним движением сняв очки, закрыл ладонью глаза. Сейчас он смотрел, чувствовал, дышал, осязал, слышал… спиной. За которой она вошла в тёмный и после неё никем не обжитый кабинет.
Тайно сердце просит гибели. Сердце легкое, скользи... Вот меня из жизни вывели Снежным серебром стези...
Как над тою дальней прорубью Тихий пар струит вода, Так своею тихой поступью Ты свела меня сюда.
…
И в какой иной обители Мне влачиться суждено, Если сердце хочет гибели, Тайно просится на дно?(с)
Тёмное помещение. Привычным жестом – заученное движение не стёрлось из памяти даже после стольких лет – протянула руку и нажала кнопку. Вспыхнул свет. И она на миг сомкнула ресницы. Нет, не потому что кольнуло где-то внутри, а потому что свет очень яркий.
Высокие шкафы, заполненные до отказа папками с документами и… больше ничего. Подошла и, сама не зная зачем, провела ладонью по полке. Пыль толстым слоем осталась на пальцах. Здесь никто не работает, сюда даже никто не заходит.
… Всё правильно, Катька, всё правильно. Что эта каморка? Твоё давнее присутствие здесь погребено под завалами никому не нужных бумаг. Ни это ли счастье, когда не помнишь о своих прошлых ошибках и промахах? Только вот интересно, а скоро ли вынесли отсюда мой стол и поставили шкафы? Как быстро обо мне здесь забыли? Как исписанный ежедневник, как сломавшийся компьютер. Да сколько можно-то всё об одном и том же! Что гноить себя, если уже давно всё кончено. Ему всё равно и мне тоже. Нет, это мне всё равно, а он…он пусть как хочет…
Нет, это не я, это кто-то другой страдает. Я бы так не могла, а то, что случилось, Пусть черные сукна покроют, И пусть унесут фонари. (с)
Вскинула голову и решительно сделала шаг к выходу. Звук распахнувшейся двери. В президентском кабинете раздался женский голос. Она замерла, так и не сделав второй шаг.
- Андрюш, милый, ты не представляешь, мне всё же удалось уговорить Юлиану сходить в больницу.
Надежда быстро подошла и взяла его за руку.
- И знаешь, что? Как я и говорила - она беременна! Это такая замечательная новость!
Он почти не слышал, о чём говорит его любовница. Все его органы восприятия были там, в каморке, вместе с Катей.
- Надь, ты не очень вовремя. Я занят, - сказал он и убрал руку, оглянувшись на дверь.
- Ну отвлекись немножко, - обезоруживающе улыбнулась Ткачук. – Это ведь такая новость!
…Не до новости мне сейчас, Надь. Не до новости, правда. Там Катя. Понимаешь, там Катя, и я не хочу, чтобы она вновь видела нас вместе…
Он уже хотел попросить Надежду уйти, но...
- Здравствуйте, - Катя вышла из каморки.
- Здравствуйте, - кивнула Ткачук, бросив на Андрея удивлённый взгляд.
…Не успел. Что ж! Тогда познакомьтесь, Екатерина Валерьевна. Это женщина, с которой я сплю…
Набрал в лёгкие побольше воздуха и резко обернулся.
- Знакомьтесь, Катя, это наш киевский партнёр - Надежда Ткачук. Надь, а это Екатерина Пушкарёва – наш партнёр из Франции.
- Очень приятно, - улыбнулась Ткачук.
- И мне, - кивнула Катя. – Влияние “Зималетто”, оказывается, простирается не только в Западную, но и в Восточную Европу.
- Да, “Зималетто” скоро будет известна по всему мира, - сказала Надежда, с гордостью посмотрев на Андрея. От глаз Кати не укрылся этот взгляд, также как растерявшееся выражение лица Жданова. И уже позабытое чувство «третьей лишней» вырвалось из недр сознания. И даже показалось, что он стесняется. Её стесняется или стыдится, или… что же он ещё чувствует!
- А мы… тут Милко с Фабрисом ждём, - нерешительно сказала она. Оправдывалась. Чёрт возьми! Опять оправдывалась, чтобы не ставить Его в ещё более неловкое положение. И уже ругала, ругала себя за это.
- Да, ждём, - поспешно кивнул Андрей. – Надь, а ты ведь к Малиновскому шла, правда?
- К Роману?
- Ну да. Он же должен знать о такой замечательной новости?
Она удивлённо посмотрела на Андрея, потом на Катю и кивнула.
- Ну пойдём, я тебя провожу.
≈15≈
Он вернулся через несколько минут. Она стояла спиной ко входу, около стола. Что-то рассматривала. Повернулась, но головы не подняла. Смотрела вниз, на фотографию в руках.
- Кто это?
- Не знаю. У Сашки свои идолы.
Усмехнулась. Помолчала, а потом спросила. Невзначай.
- Это была твоя жена?
Равнодушный вопрос. Вопрос о погоде. И совсем ничего не значащее “ты”. Она же не секретарша, а он не президент. Они на равных, и даже знакомы.
- Нет. Я не женат.
И вроде сказать больше нечего.
- А ты... ты замужем?
- Нет. Как-то не сложилось.
И ещё тягостнее стало молчание. Хладнокровное, жестокое, осязаемое наощуп.
Он так и стоял около двери. Она осторожно поставила рамку на место и взглянула на него.
Ему стало легче. Он слишком много думал о ней. Нет, не сначала, а потом. Когда он перестал думать о ней, как о своей любовнице, невесте или жене, он стал думать просто о ней. И вспоминал её историю об однокурснике Денисе, и снова сжималось сердце.…И вспоминал инструкцию… и боялся, что она после такого больше никогда не будет доверять мужчинам; ни одного не впустит в своё сердце; совсем замкнётся в себе…
А сейчас… раз не сложилось, значит, был кто-то, просто не срослось.
Тяжёлый ком сдавил горло, и вдруг захотелось сказать. Нет, не сказать – прокричать срывающимся от вины голосом: «Прости меня, Кать, прости…» Но…
Дверь больно стукнула его по спине, и в кабинет влетел Малиновский.
- Жданов!– он смеялся и громко вопил одновременно. – Андрюх! – схватил его в охапку и поднял над полом. – Андрюх, я стану отцом, представляешь? Я Юлиане звонил, она беременна! У нас будет ребёнок!
То ли оттого, что поддался радостному напору Малиновского, то ли от неожиданности всего происходящего – друг так давно не врывался к нему просто так, чтобы поделиться, Андрей захохотал:
- Да пусти ты меня, дурак! Поставь на место!
Роман расцепил пальцы, но тут же дёрнул его к себе, схватив за лацканы пиджака.
- Нет, ты можешь себе это представить? У меня будет ребёнок!
Глаза будущего отца светились от счастья. И кроме этого своего счастья он не замечал ничего вокруг. И Катю, стоящую в стороне, тоже не заметил.
А она вдруг улыбнулась. Потому что не улыбнуться было невозможно. Некогда заядлый ловелас и дамоохот Малиновский был настолько естественно счастлив, что лучом света ворвался в этот кабинет темноты и пустоты.
Простила ли она его? Нет, вряд ли. Просто отпустила свою обиду. А её остатки стёрлись за эти годы. Погрязли под ворохом других забот. Роман Малиновский стал для неё просто человеком из прошлого.
А сейчас вместе с этим человеком из прошлого в настоящее ворвалось былое. Но не то, плохое и мерзкое, а то, что было до всего этого. Время как будто отмотало несколько лет назад, и в кабинете находились не госпожа Пушкарёва и господа Жданов и Малиновский, а Катя, Андрей и Рома. И вот эта Катя стоит и смотрит, как любимые начальники, Андрей и Рома, опять дурачатся. Им весело, им смешно. И Катя, глядя на них, смеется и радуется, потому что слушать Его смех и видеть Его улыбку, она могла бы вечно.
- Не может быть! – голос господина Малиновского вдруг стал удивлённым. Он отошёл от Жданова и сделал шаг к госпоже Пушкарёвой. – Катя?
Замер на месте, бегло скользя по ней взглядом.
- Может, Роман Дмитрич! – кивнула она. Вместе с ворвавшейся в сознание реальностью, с лица сошла и улыбка. – Здравствуйте!
Быстрый взгляд на Андрея, который сразу отвернулся, и радость померкла. Солнце, озарявшее душу, спряталось за облаками.
… Чёрт возьми! Ничего не прошло. НИЧЕГО. Отводит глаза. Прячется. Скрывается от своих чувств. Я же вижу. Как же ты держишься-то, Жданов? Она ведь красавица! Настоящая леди. Как же ты разглядел-то в ней это всё ещё тогда? Потому что любил? И сейчас… любишь…
- Вы отлично выглядите, Катя! Вас не узнать!
- Я просто сняла очки. Знаете, теперь вижу гораздо лучше.
- Наверное они Вам не подходили.
- Наверное.
- Вы побывали у другого офтальмолога?
- Да! – пожала плечами. – И он посоветовал мне линзы.
- Жаль, что Вы не нашли такого отличного специалиста в России.
- Говорят, в России - отличные кардиологи. Так что если вдруг мне придётся прибегать к их помощи, я обязательно расскажу Вам и о них.
Он старался быть вежливым и спокойным, а на самом деле хотелось подбежать к этой деловой и самоуверенной женщине – какое странное впечатление о Кате Пушкарёвой - схватить за руку и подвести к тому, кто сейчас маялся за его спиной; заставить её посмотреть ему в глаза и выпалить: «Ну посмотри! Посмотри, разве ты не видишь, что он медленно сходит с ума? Уже пять лет. Из-за тебя. Неужели этого мало, чтобы простить ошибку, глупую ошибку молодости?». Но он не сделал этого. Потому что она слишком спокойна, слишком невозмутима и слишком далека, эта красивая женщина без очков. И она не увидит того, что так хорошо видно Малиновскому. Тогда не увидела, а сейчас тем более.
- Готовь свой Отчёт, рЫба мОоя! – Милко без стука вошёл в кабинет и сунул Кате в руки стопку бумаг. – О! – обернулся он на стоявшего напротив неё Малиновского. – А ты что зАмер, как нерОдной? От красОты обАлдел?
_________________ Жизнь — это то, что с вами случается как раз тогда, когда у вас совсем другие планы. /Джон Леннон/
|