Привет! На мой взгляд этто самый сильный отрывок этой повести. Не нарываюсь на комплименты, просто стараюсь быть честной перед собой. Надеюсь, вам понравится.
Не ищу я ненаглядную мою…
Дверь даже не хлопнула. Просто кто-то повернул ключ так тихо, а потом так аккуратно прикрыл ее, что ни раздалось ни звука. Однако, он мгновенно понял, что кто-то пришел. Просто по ощущению, по запаху в воздухе. Он потянул носом и отчетливо уловил аромат женских духов, но не Кириных и не… ЕЕ.
Кирины духи имели отчетливый сладковато-цветочный призвук. Она очень рано определилась с любимыми запахами, и чувствительный в этом отношении Сашка их безошибочно определял. А она… Мышка всегда пахла чем-то призрачно-морским, свежим. Он видел запахи в цвете (как и я собственно. Прим.автора), и поэтому эта свежесть для него отлично гармонировала с голубыми и бирюзовыми Нелькиными кофточками.
Но в этот раз не пахло ни сладким, ни свежим. Запах был горьковато-пряным. Это были дорогие женские духи, приятные, но ему незнакомые. И следовательно какая-то незнакомая женщина запросто открыла его квартиру и теперь идет по ней. Почему же на это наплевать?
Он равнодушно посмотрел в окно. Вот уже третий день, как он сидит дома. Не выходит на работу, боясь напугать всех своим затрапезным видом. У него создалось впечатление, что даже руки пропахли коньяком за эту неделю, что он весь проспиртован насквозь. Просто никогда до этого Александру Воропаеву не было все настолько до фонаря. Казалось бы, что может быть проще? Найти Мышку, упасть ей в ноги, клянясь в вечной любви, но он не позволял себе это сделать. Ну как так? Ведь он не терпел ее еще недавно, ведь раздражало ее счастье. Стало быть нет любви, подсказывала логика. Но почему тогда так херово? Парадокс сознания заставлял искать спасение в бутылке. Сначала действительно полегчало, и он облегченно сообщил сам себе: In vino veritas. Но блаженная легкость ушла, оставив мерзкий привкус во рту, отчаянную головную боль и звериную тоску по той, кого он неделю назад прогнал от себя.
В комнату девушка вошла так же бесшумно. Просто краем зрения он уловил, что только что пустое место теперь заменилось стройным силуэтом. Он рывком повернул голову и тут же отчаянно сморщился от резкой боли в висках. Это была не кто иная, как Екатерина Валерьевна Жданова собственной персоной.
Рассудок отдаленно подивился элегантному высокомерию этой женщины. Мигом постройневшая снова после родов, она стояла, держа в руках черную кожаную сумочку, идеально гармонировавшую с такими же черными кожаными перчатками. Деловой костюм, подчеркивающий все достоинства ее женственной фигуры и выгодно скрадывающий все недостатки. Она, серьезно поджав губы, сдернула шляпку с головы, открыв его взору пышную объемную копну волос остриженных в каре. Стильные очки, за стеклами которых огромные ореховые глаза, изящный нос и пухлые губы. Знаешь ли ты, Саша, женщин красивей этой? «Знаешь» - кивнуло подсознание после секундной паузы, и он физически ощутил, как горько улыбается. Но как – недоумевало сознание – умудрилась прятаться в оболочке серой гусеницы эта гордая и недоступная никому кроме любимого бабочка? Так, Воропаев, клиника. «БабОчка» тогда уж сразу, и можно идти составлять компанию Милко.
Он медленно скользнул взглядом по ее фигуре и остановился на босых ногах, сиротливо зарывшихся в мягкий ворс его ковра. Вот – рассудок успокоено кивнул – вот она, Пушкарева. Нашел.
- Здравствуйте, Александр Юрьевич! – она слегка улыбнулась и наклонила голову. – Позволите пройти?
- Ба! Екатерина Валерьевна! Какими судьбами? – запел Сашка в своей обычной манере, но получалось как-то неубедительно, жалко и тихо. – Черт! – он зло выругался и сжал виски пальцами, чтобы унять часовую бомбу, которую завела там какая-то скотина уже очень давно.
- Оставим наши традиции, может быть? – предложила она с саркастической усмешкой. – А-то, может предложите мне задрожать от ужаса или сбить Вас с ног? Правда, вам для этого придется встать. – добавила она чуть погодя.
Он встал, медленно прошелся по комнате, игнорируя ее пристальный взгляд. Медленно просыпался рассудок, возмущенно шептавший ему на ухо: Какого черта она делает в твоей квартире? Кто ей дал ключи? Почему ты еще не вытолкал взашей эту обнаглевшую выскочку? Почему ты молчишь? Почему все еще тоскуешь по своей малолетней зазнобе? Почему с тайной надеждой косишься на эту гостью, ожидая новостей про Мышку?
- Заткнись, черт бы тебя побрал! – он взвыл от боли и злости, сжав голову с такой силой, что ему на миг показалось, что она лопнула. И тут же дернулся к Ждановой, сгорая от острого стыда, от того, что она является сейчас свидетельницей его слабости.
- Я ничего не говорила. – она была серьезна и лаконична. – Впрочем, я понимаю, что Вы это не мне.
Что-то отчетливо щелкнуло в Сашиной голове и сразу стало легко и понятно. Что она себе позволяет? Как эта пигалица очутилась в его квартире? Кто она такая, чтобы высокомерно усмехаться ему? И закрутившееся в душе возмущение вылилось в громкую фразу:
- А что это Вы здесь собственно делаете? Кто Вам дал право расхаживать по моей квартире, словно у себя дома? Вас что не ждет Ваш скудоумный муженек? Да и ребенок у Вас в конце концов грудной, а он требует постоянного материнского ухода! Или я Вам важнее, чем семья? Я конечно тронут, но…
- Перестаньте паясничать, Александр Юрьевич! – устало сказала Катя и этой фразой мигом убила все кровожадные мысли в его голове. – Ключ мне дала Кира, она же и посетовала на Ваше плохое расположение духа, и она же кстати сейчас с Лизанькой. Я прекрасно понимаю, что Вы не питаете никаких иллюзий в отношении моего теплого к Вам отношения, да и не надо оно Вам, но все же я сама решила пойти и поговорить с Вами. Так дайте мне это сделать, большего я не требую.
Но бой еще не был закончен.
- Красивая Вы все-таки женщина, Екатерина Валерьевна. – протянул он, плотоядно ощупав ее глазами. – Что ж Вы такую красоту прятали? Если б Вы с самого начала такой нам показались, то сейчас скорее всего были бы Воропаевой Екатериной Валерьевной, а не Ждановой.
- Откуда же в Вас столько хвастовства и самоуверенности? – она растянула губы в улыбке. – А о моем мнении Вы не думаете? К тому же сейчас это совсем не актуально.
- Да что Вы, дорогая моя! Очень даже актуально! – он с ощутимым внутренним противоречием придал глазам масляный блеск. – Неужели Вы меня совсем не боитесь?
- Давайте не будем, Александр Юрьевич. – Катя позволила себе тихо засмеяться. – Не старайтесь даже, я Вам все равно не поверю.
Воропаев хотел сказать очередную колкость, но острые слова, всегда такие верные и послушные, вертелись на языке, словно бы издеваясь, практически поддаваясь и снова ускользая. Саша чувствовал себя школьником перед строгой все понимающей учительницей, с которой он сдуру пытается держать себя королем, прекрасно понимая, что у него это не получится. Он обессилено махнул рукой и тяжело плюхнулся на диван.
- А Вы изменились, Екатерина Валерьевна. – он без тени иронии посмотрел на нее. И увидел, как плеснулось в ее глазах внутреннее изумление, когда она уловила уважение в его голосе.
- И Вы. – тихо сказала она.
Молчание затянулось. Она стояла у дверей. Он уставился на собственные сцепленные руки тяжелым взором.
- Давайте все-таки поговорим. – начала она слегка изменившимся голосом. – Я очень хочу Вам помочь.
- При всем уважении, почему Вы решили, что мне нужна Ваша помощь?
- Потому что мне было так же плохо однажды, как Вам сейчас. – она резко сняла очки и опустила их на журнальный столик. – Я тоже любила человека и делала ему больно, просто чтобы не меняться.
- Вы что о Жданове? – он усмехнулся. – У меня вот создалось впечатление, что это только он делал Вам больно.
- Ошибаетесь, Александр Юрьевич. – она порывисто прошла через комнату и села рядом с ним на диван. – Я ответила ему тем же, когда вернулась на фирму. Мое униженное самолюбие наконец-то, не без помощи одного замечательного человека, прочно укрепилось на своем месте, но любить его – означало снова себя унизить. И я долго боролась со своим же собственным счастьем во имя неведомо чего. – она выдохнула. Видимо, подобная откровенность давалась ей нелегко.
Он, смотревший на нее со смесью восхищения и страха перед тем, насколько они похожи, судорожно отвернулся, чувствуя, что эмоции выходят из-под контроля. Почему же она может говорить вслух все то, что не удается ему? Что он считает таким сокровенным? Как?
-Александр Юрьевич. – голос ее, такой тихий и понимающий, заставил его нерешительно снова повернуться к ней. Катя сняла перчатку и, медленно подняв руку, вдруг погладила его по щеке. И эта, лишенная какого бы то ни было межполового влечения, бывшая напротив только знаком понимания и участия нежность заставила его прикрыть глаза, полностью отдавшись этой ласке. Когда она опустила руку, Саша нерешительно обнял ее за плечо, черпая от нее как от матери когда-то настолько необходимую поддержку.
- Вы знаете, я ведь терпеть Вас не могла. Хотя… вы знаете. – она уверенно кивнула, глядя на него. – И боялась тоже. Всегда считала Вас очень злым и вероломным человеком. И когда сюда шла, тоже так считала. Но с другой стороны почему-то сразу поняла, что Вы любите Нелли. Причините ей много боли, но все же любите… И меня настолько восхитило это несоответствие личности и проявления, что и ненавидеть Вас дальше как-то и не получалось. Вы делали в жизни много ошибок, а потом, чтобы не извиняться за них, решили сделать их нормой жизни, чем-то естественным, единственно-верным. Я думаю, Вы меня понимаете. Но в Ваш образ абсолютного злодея, который Вы так упорно культивировали, я никогда не верила. Мешало Ваше отношение к Кире. Уж слишком для негодяя Вы ее любите. – она улыбнулась. – Вы уж не обижайтесь, но Вы во многом слабый человек. Боитесь перемен. Но мне импонирует Ваш ум, Ваша ирония, Ваша сила личности, если не считать этих проявлений слабости. Восхищает мощность Ваших чувств. Если любить, то до безумия, если ненавидеть, то со всей душой. Я не могу больше Вас ненавидеть. Понимаете? – громко и отчетливо сказала Катя, глядя ему прямо в глаза.
- Я люблю ее, Катя. – простонал он, давно оставив все попытки сохранить имидж Воропаева этим вечером. И даже то, как жалко и слабо это прозвучало, не изменило его мнения. А еще он вдруг сообразил, что впервые даже сам себе в этом признается. О влюбленности да, речь шла, а вот о любви… Впервые.
- Вы как дикий мустанг, Александр Юрьевич. – она осторожно гладила его по голове ладонью. – Гоняетесь за этой неведомой фикцией свободы, жить без нее не можете. Готовы всю жизнь потратить на эти непонятные поиски. Вам кажется, что Вас хотят пленить, лишить свободы выбора этой любовью. Вы почему-то уверены, что любить это слабость. И не желаете признать, что слабость-то как раз нежелание покориться своему чувству. Нежелание признать изменения в себе. Отсюда и берутся эти глупые поступки. Зачем-то причинять себе и любимому человеку боль во имя этой глупой веры. Знаете, она не оценит этой жертвы. Вам почему-то кажется, что Вы больше не Вы, если полюбили. Как же это любить? Вы ведь Воропаев! – она грустно улыбалась. – И поэтому собираете все душевные силы, чтобы бросить любимую девушку, поддерживая свое непонятное убеждение! Не перестанете Вы быть Воропаевым, которого все боятся, от того, что обзаведетесь постоянным спутником жизни! Вами еще больше восхищаться начнут, неужели Вы не понимаете?
Все эти слова вбивались как клинья в его многострадальную голову, и он с радостью и болью одновременно понимал, как она права. Что все, что она говорит, правильно. Что так и нужно. Что он идиот. И что он… похоже, нашел друга.
- Спасибо, Катя. – он сжал ее красивую руку в своих.
- И еще Александр Юрьевич… - начала она.
- Какой, Катюш, Александр Юрьевич? – он тепло улыбнулся, видя удивление в ее глазах. Да, Катя, и так мы умеем. – Саша.
- И еще Саша. – она ответила ему такой же ласковой улыбкой. – Не верю я больше в то, что ты специально тогда Андрею…
- Не надо, Кать. – он резко поднял ладонь, остановив ее. – Не надо. Об этом мы говорить не будем. А сейчас извини, нам пора. – он поднялся и отправился в комнату одеваться и приводить себя в порядок, спиной чувствуя, что она печально смотрит на человека, который согласен оставить все как есть, оставить эту тупую боль ошибки в себе, только потому что не в силах еще принести своей свободе такую жертву.
_________________ Я не умею выражать свои эмоции. Только иногда. И это "иногда" чуть выше этой фразы. Там ответы на все ваши вопросы ко мне.
Конченый воропафил
|